Скитальцы
Шрифт:
Тогда у реки, в угаре и исступлении, было сказано нечто, чему сам Луар потом дивился. Что-то вроде «Я — Прорицатель»… Если это правда, если он действительно так сказал — что ж, тогда он безумнее всех сумасшедших стариков в этом сумасшедшем мире.
Золотая цепочка лежала на вытертом зелёном бархате, как тусклый ручеёк в траве. С каждой минутой Луаром всё более овладевало беспокойство: Амулет слишком долго находился вне его, а ему необходимо было постоянно ощущать медальон на своей груди.
Невнятный страх исчез, едва Амулет
Некого спросить. Накопилось так много вопросов — но сумасшедший хранитель, швыряющийся святынями, не снизошёл до объяснений. Теперь Луар оказался с медальоном один на один, и единственный человек, который может ему помочь — декан Луаян… Его дед, посвятивший долгую жизнь толстой мудрой книге.
Кабинет отца приносил Тории забвение.
Днями напролёт она просиживала за огромным столом, глядя перед собой и ни о чём не думая. Всякий, кто проходил в такие часы под дверью её кабинета, невольно понижал голос и поднимался на цыпочки — будь то зелёный студент либо сам господин ректор. Тише, госпожа Тория работает.
Она действительно работала — часто оставаясь на ночь, гнула спину над книгами, старательно делала выписки, готовясь к лекциям, которым так и не суждено было состояться. Она точно знала, что ей будет страшно подняться на кафедру и посмотреть всем им в глаза…
Она не уточняла, кто такие «все они». Все они знают, что она отреклась от сына; может быть, им известно, почему она это сделала. Той девчонке-комедиантке, невесть как оказавшейся на её пути, наверняка известно всё… Впрочем её, Торию, и раньше не особенно заботило чужое мнение. Ей хватает собственного судьи, с некоторых пор угнездившегося в душе.
Кабинет недоступен для суеты и осуждения. В кабинет не проникают посторонние мысли; Тория уверила себя, что здесь можно думать только о великих исторических событиях, о боях и царствах, о магах и полководцах… И ещё об отце, декане Луаяне.
Она совершала долгие обходы, выискивая в кабинете всё то, к чему отец когда-то прикасался. Она собрала в библиотеке все его рукописи и часами глядела на страницы, не видя слов, любуясь только почерком. Целые главы из книги «О магах» сами по себе засели у неё в памяти с точностью до запятой.
Она построила вокруг себя непрочный, зато вполне непроницаемый мир; не спокойствие, но некая иллюзия спокойствия — и всё это рухнуло, когда в один из дней в кабинет заглянул возбуждённый служитель.
— Госпожа моя! — воскликнул он радостно. — Вот хорошо как, и господин Луар к нам пожаловал, в библиотеке он, сами можете…
И отшатнулся, увидев, как переменилось её лицо.
Деревянным голосом она поблагодарила. Заперла за служителем
Кто-то шарахнулся с дороги и потом испуганно поздоровался — уже из-за спины. Она шагала по коридорам, лицо её было бесстрастным, а в душе сшиблись и сцепились клубком паника, стыд, трусливое желание бежать, малодушная боязнь упрёков — и некое чувство, которого она долго не могла распознать, а распознав, не поверила.
Она хотела его видеть. Она должна была его видеть, потому что долгими бессонными ночами ей не раз являлась мысль о его смерти. В бреду она почти желала этой смерти — и теперь радовалась, что её чёрные помыслы не навредили ему, что он по крайней мере жив…
Она подошла к дверям библиотеки. Отступила, вернулась; каменные лица с барельефов смотрели в пространство такими же, как у неё, отрешёнными глазами. Поклонился встречный студент; замешкался, будто желая о чём-то спросить — и сразу же ретировался. Пусто. Никого нет.
Дверь открывалась без скрипа.
Ей показалось, что библиотека пуста; под окном вылизывал шкуру поджарый кот-мышелов. Покосился на Торию жёлтым глазом; вернулся к своему занятию.
Она испытала мгновенное облегчение — и тогда за ближайшим высоким стеллажом кто-то пошевелился и вздохнул.
Она подавила желание бежать. Постояла, медленно, как по тонкому льду, сделала один шаг и другой.
Он сидел у подножия стремянки — на полу. Книги громоздились перед ним стопкой; Тория видела только вытянутую ногу с потёртой подмёткой сапога, опущенные плечи да закрывающие лицо светлые волосы.
Тория беззвучно вскрикнула. Эгерт. Он сидел, как сидел обычно Эгерт — та же поза, те же падающие на глаза светлые пряди…
Дыхание её сбилось. Тот, что сидел на полу, услышал присутствие другого человека и поднял голову.
Из-под светлых волос в лицо Тории глянул отрешёнными прозрачными глазами молодой Фагирра.
Посыпались с полки опрокинутые книги. Крича — и по-прежнему немо — она прорвалась сквозь заступившие дорогу стеллажи; зажимая рот рукой, вышла из Университета и почти бегом поспешила домой. С прокушенной ладони капала кровь.
В тот же день, поспешно собрав Алану и ничего не понимающую няньку, госпожа Тория Солль отбыла в загородный дом.
Над подмостками южан пузырился линялый навес. Зрители стояли подковой, время от времени взрывался утробный смех; затесавшись в самую гущу, я обречённо смотрела одну пьесу за другой.