Скитальцы
Шрифт:
Всю ночь старая женщина и маленькая, дрожащая Алана скулили и плакали, тесно прижавшись друг к другу.
Глава пятая
Утро он провёл в одиночестве, как, впрочем, и предыдущий вечер, и утро перед тем. Попойки в доме Соллей постепенно сошли на нет; для жителей Каваррена не осталось тайной его странное нежелание исполнить свой воинский долг — явиться на зов и возглавить гарнизон в борьбе с разбойниками, о которых уже и в Каваррене говорили, что они необычайно жестоки и наглы. Город,
Он усмехнулся. Горожане могли предположить, что их, горожан, мнение мало заботит Солля — но у них не хватило бы воображения понять, в какой колоссальной степени ему наплевать на все их пересуды. Он сидел у окна и равнодушно смотрел, как пузырятся под дождём лужи, как бродят по двору псы и время от времени гремят по мостовой кареты с кичливыми гербами.
В дверь нерешительно стукнули; горестный лакей просунул в щель свой круглый, пуговкой, нос:
— Господин… Там… Спрашивают…
Эгерт вяло отмахнулся. Посетители не интересовали его.
Лакей ушёл — однако через минуту вернулся снова, несколько возбуждённый:
— Господин… Она говорит… что это важно… Что она…
— Кто — она? — Эгерт удивился. Визит к нему дамы в самом деле был диковинкой.
Лакей помялся. Тихонько вздохнул:
— Девчонка, мой господин. Такая… девчонка, одним словом.
Эгерт подумал, разглядывая дождь. Погода казалась мало подходящей для визитов, и он рассудил, что, возможно, таинственная посетительница и впрямь слишком хочет его видеть.
— Проси, — бросил он лакею. Тот снова замялся:
— Так она… Мокрая, господин мой, грязная, ковёр замарает…
— И ты не в состоянии избавить меня от визитов замарашек? — спросил Эгерт холодно.
Лакей засуетился:
— Так… гнать, что ли?..
Эгерт со вздохом поднялся.
Девушка ждала у дверей; она действительно походила на искупавшегося в тине ежа, чёрные волосы слиплись и висели сосульками, под подошвами прохудившихся башмаков натекла уже целая лужа, и потому Эгерт узнал её не сразу, а только тогда, когда она шагнула ему навстречу и хрипловато, простужено пробормотала:
— Господин Солль… Я приехала, чтобы… Луар.
Этого имени она могла бы и не произносить. Он и без того прекрасно помнил осенний праздник с бродячим театром, искромётную комедиантку, вызывающую всеобщий смех, и своего сына в сером плаще служителя Лаш. Девушка по имени Танталь была связана в его памяти с шоком, ужасом и болью открытия — а потому он и сейчас поморщился, как от боли:
— Что — Луар?
Она захлопала ресницами, то и дело судорожно сглатывая. Кажется, его равнодушие и неприязнь оказались для неё неожиданным ударом — и сейчас она изо всех сил искала слова, чтобы задобрить его:
— Луар… Я хочу поговорить с вами. Господин Солль, я виновата, но так вышло, что я всё знаю…
За плечом у Солля навострил уши любопытный лакей. Солль подавил в себе малодушное желание отослать
— Что — всё? — спросил он нарочито громко, чтобы доказать и себе и лакею, насколько безразличны ему все на свете тайны. Впрочем, в глубине души он был уверен, что девчонке известно что-то совсем другое, мелкое, незначительное.
Она перевела дыхание. Покосилась на лакея; попросила тихо и жалобно:
— Наклонитесь… Я скажу…
Пожав плечами, он наклонил голову — и тогда, приблизив свои синие от холода губы к его уху, она прошептала чуть слышно:
— У него медальон… Он ходил на могилу… Но он не виноват. Он был в Башне Лаш… Он станет, как Фагирра. Нельзя… Почему вы его бросили?!
Лакей ничего не расслышал и обижено засопел. Эгерт стоял, забыв выпрямиться, и поэтому воспалённые глаза девчонки оказались совсем рядом с его глазами. Умоляющие, мокрые, испуганные собственной дерзостью глаза:
— Господин Солль… Я, конечно, не имею права… Но больше ведь некому вам это сказать… Простите…
Он с трудом разогнул сразу занемевшую спину. Тяжело направился к себе; у подножия лестницы оглянулся:
— Ты, наверное, хочешь есть?
Она молчала, смотрела затравленно и не знала, чего от него ожидать.
Он через силу улыбнулся:
— Ладно… Тебя покормят. Потом поговорим.
Она поспешно кивнула, но он увидел, что она хочет ещё что-то сказать, хочет и не решается.
— Ну? — спросил он через плечо.
Она прерывисто вздохнула:
— Если можно… Я хотела бы… помыться.
Весь путь до Каваррена занял, по её словам, «много дней» — как много, она сказать не могла, сбилась со счёта где-то посреди дороги. Она здорово изменилась с тех пор, как Эгерт видел её последний раз — исхудала, повзрослела и растеряла половину своей весёлости. Впрочем, горячая ванна и сытный обед вдохнули в неё жизнь — краем глаза Эгерт заметил, как она походя пристроила салфетку на согнутый локоть статуи, украшавшей столовую, отчего бронзовый пастушок сделался похожим на трактирного слугу.
Эгерт привёл её в кабинет и дал возможность разглядеть и вепрей на гобеленах, и женщину в мальчиком на парадном портрете; потом она села в кресло, в то самое, где несколько месяцев назад сидел Луар. Эгерт подавил в себе горечь.
Она заговорила, сначала с трудом, преодолевая робость, потом всё быстрее и раскованнее, причём голос её удивительным образом менялся в зависимости от того, кто именно был в этот момент героем рассказа. Эгерт почувствовал, как по спине его бегут мурашки, — в устах полузнакомой девчонки явственно звучали интонации Луара. Она говорила, привычно управляя вниманием слушателя, поочерёдно влезая в шкуру всех многочисленных персонажей, — а он смотрел в её мерцающие чёрные глаза и думал, что в ней проскальзывает что-то от Тории — совсем юной, ещё не пережившей смерти жениха, одухотворённой своей наукой и своей любовью… Конечно, Танталь ни лицом, ни нравом ничуть не была похожа на Торию. Но вот этот блеск в глазах…