Скитальцы
Шрифт:
И тогда меня прорвало.
— У него алиби! — заявила я сдавленным, каким-то звенящим голосом. — У него есть алиби и есть человек, который может его подтвердить! В то время как ваш убийца уже душил, Луар Солль был в нескольких днях пути отсюда, и я была вместе с ним!
Теперь все смотрели на меня, как за секунду до того — на Торию. Алана глядела снизу, и в круглых глазах её отражалось испещрённое облаками небо.
— А кто ты такая? — медленно спросил лейтенант. И вслед за ним спросил дом, спросила Тория, и спросило
— Я его свидетель, — ответила я, собравшись с силами.
Лейтенант усмехнулся:
— Заинтересованный свидетель… — он умело выделил слово «заинтересованный».
Губы Аланы шевельнулись — но я не разобрала слова.
— Когда начались убийства? — я прищурилась, как заправский допросчик.
Лейтенант смотрел сквозь меня:
— В последние дни весны.
— Я пойду к судье, — мягко отстранив руки Аланы, я шагнула вперёд. — Я пойду к бургомистру… Пусть меня спросят. Я поклянусь жизнью, что человек по имени Луар Солль не совершал тех ужасных преступлений, в которых его обвиняют. Мало того, что он по природе своей не в состоянии быть убийцей — но в последние дни весны он был далеко, и я кровью поклянусь, что это так! — я говорила всё громче, и губы мои тряслись.
Лейтенант помолчал. Отвернулся:
— Мне приказано взять преступника… Не моё дело судить, виновен он или нет.
— Возьмите меня с собой, — я ухватила лейтенанта за рукав. — Сейчас же. Я всем докажу… Пусть меня пытают. Я покажу под пытками. Ну?
Он стряхнул мои руки:
— Не моё дело. Если даже полковник Солль считает, что он виновен…
По неслышной команде стражники вскочили в сёдла. Я чувствовала взгляд Тории; он походил на зависшую в воздухе мёртвую птицу.
— Он невиновен!
— Должен предупредить вас, госпожа, — лейтенант обращался к Тории, — что в случае, если господин Луар появится здесь, следует немедленно дать знать… в город. Властям. Я рассчитываю на… ваше благоразумие.
Тория медленно кивнула — так, будто слуга просил её о двухдневном отпуске.
— Он невиновен!!
Всадники вихрем вылетели за ворота — а я бежала за лошадью лейтенанта и даже запустила вслед ссохшимся комком земли, но, конечно, промахнулась…
Я ещё долго выкрикивала посреди дороги грязные ругательства — когда поняла вдруг, что за спиной у меня кто-то стоит. Подавилась очередным проклятием; не оборачиваясь, поняла, кто это.
— Это неправда. Не верьте. Это ложь…
За моей спиной молчали. Я всхлипнула:
— Всё… Его… я не верю, что господин Эгерт… Он не мог. Признать Луара… Нет. Или он совсем рехнулся, — внезапно озлившись, я забыла, о ком говорю. — Своего собственного сына…
Я осеклась. Вот это оговорка, Светлое Небо… За такие оговорки сразу язык долой. Калёными щипцами.
— Да, — медленно сказал Тория. — Конечно, ты права.
Рука её скользнула по моему плечу; обернувшись, я увидела, как она уходит в дом — сгорбленная,
На другой день я, отягощённая думами, шлёпала посреди двора мыльным бельём; Алана, молчаливая и сосредоточенная, пускала здесь же, в корыте, деревянную лодочку. Под моими руками рождался пенистый шторм — лодочка прыгала на волнах, и Алана деловито подправляла её хворостинкой.
Нянька возилась на кухне — одно время я слышала её вздохи да грохот посуды. Потом в доме сделалось тихо; ещё спустя минуту старуха появилась в дверях чёрного хода, и выражение её лица заставило меня прекратить работу.
— Деточка, — нянька неуверенно улыбнулась Алане, — поди-ка… Тебя мама зовёт.
Алана оставила свою лодку; перевела взгляд с няньки на меня. Некоторое время мы неотрывно глядели друг другу в глаза.
— Я боюсь, — сказала она наконец. Нянька в дверях громко всхлипнула.
— Ерунда, — отозвалась я спокойно. — Ничего с твоей лодкой не случится. Я посторожу.
На лице её проступило недоумение; пытаясь разгадать мои слова, она сама на минуту поверила, что её страхи относятся именно к лодке.
— Беги, — не давая ей времени опомниться, я легонько подтолкнула её в спину. На платьице осталось мокрое пятно; машинально вытирая руки о передник, я смотрела, как Алана идёт к дому. Не раз и не два мне показалось, что она готова развернуться и задать стрекача.
Губы няньки шевелились; дверь за обеими тихонько затворилась, а я присела на трухлявую плашку, как-то сразу ощутив немыслимую, многодневную усталость.
Лодочка покачивалась на спокойной мыльной глади. Тугие бока пузырей переливались радужными пятнами и беззвучно лопались; пена в корыте таяла, как весенний снег.
— Ты доволен, Луар? — спросила я шёпотом.
Ответом был далёкий стук копыт.
По моей спине пробежал мороз. Не двигаясь с места, я комкала в пальцах мокрый передник: опять? Может быть, за мной? Как я сказала вчера — пусть пытают… Я покажу под пытками…
Впору было бежать в дом — но я сидела, вцепившись в передник, не пытаясь справиться с оцепенением. Тория… Они сейчас… Они вдвоём, нельзя мешать… Этот новый визит, как некстати…
Стиснув зубы, я заставила себя подняться. Не следует мешать тем двоим, что наконец-то соединились; встретить же пришельцев некому, кроме меня.
Топот копыт приближался. Ковыляя к воротам, я поняла, что на этот раз всадник один — а больше и не надо, одного конвоира вполне достаточно…
Я уже огибала угол дома, когда в щель между створками неплотно закрытых ворот просунулась рука. Ловко, привычным жестом отворила засов — я и рта не успела раскрыть, а половинка ворот уже качнулась, распахиваясь, и в растущем проёме показалась сперва лошадиная голова с пеной на губах, потом широкая вороная грудь и уже потом — всадник, на этот раз без красно-белого мундира.