Скитальцы

Дяченко Марина и Сергей

Я лежал в высокой траве, дрожа, корчась, а надо мной нависало покрытое чешуёй брюхо. Вот брюхо отодвинулось, и на его месте очутилась морда с глазами как плошки и клыкастой пастью. Я застонал от ужаса и закрыл глаза ладонями.

Ужасная когтистая лапа отодрала от моего лица сначала одну руку, потом другую. Плошки вперились в меня пристально, будто ожидая ответа на важный, только что заданный вопрос. Взгляд этот всё больше наполняло раздражение, и тут я заметил, что одна надбровная дуга у чудовища выше другой и как бы изогнута. Приподнявшись на локтях, я жадно

высматривал другие, не замеченные раньше детали, делавшие ужасную морду зверя неуловимо похожей на знакомое мне до мелочей лицо. И, наконец, со всхлипом облегчения рухнул назад в траву:

— Хозя… ин…

Одновременно с облегчением пришла обида, горькая обида за пережитый страх ожидания смерти. Я лежал в траве и плакал.

Чудовище отпрянуло, поднялось над землёй и описало круг. Потом, снова нависнув надо мной, не терпящим возражений взглядом указало на валявшуюся рядом пику.

Всхлипывая, я встал и подобрал оружие. Зверь поднялся повыше и с оглушительным воем ринулся на меня. Обливаясь слезами, я механически выставил пику перед собой. Немного не долетев до неё, чудовище имитировало смертельный удар, отскочило, сотрясаясь от гребня до хвоста, несколько раз метнулось — нарочито театрально — и, сотрясая воздух предсмертным рёвом, улетело прочь.

Зрители, наблюдавшие эту сцену издалека, вторили ему победными криками.

После чествования, после публичного баронового признания, что магия, мол, есть величайшее сокровище живущих, после поздравлений, восхвалений моему мужеству и волшебному мастерству я остался, наконец, с Лартом наедине.

Топился камин. Я смотрел в огонь, а Ларт расхаживал по комнате у меня за спиной. Слушая его шаги, я бессознательно водил пальцами по длинной жгучей царапине у себя на щеке — там, где коснулся кожи раздвоенный красный язык.

— Это было необходимо, — сказал Легиар из темноты.

Я не ответил.

— Ты вёл себя хорошо, — повысил голос Ларт.

Я смотрел в огонь. Тогда он подошёл и уселся рядом — на пол.

— Послушай, — сказал он напряжённо. — Это ОЧЕНЬ важно. Над миром нависла угроза… Теперь я почти уверен в этом. Ты помнишь Орвина? «Огонь, загляни мне в глаза»? Он первый понял, в чём дело, когда заржавел золотой амулет… Я слишком долго не верил… Теперь она на пороге. Она, эта проклятая Третья сила. Она ищет своего Привратника. А знаешь, кто годится в Привратники? Маг, который не маг. А кто это?

Он перешёл на шёпот. Я пока не понимал, к чему он клонит.

— Ну подумай, что значит — маг, который не маг? Я вот думал…

Он вскочил и опять принялся расхаживать, нервно потирая руки и смятенно бормоча. До меня долетали обрывки фраз:

— Если это не… Он подходит, конечно. Но — нет. Там всё кончено, он вышел из игры… Вышел, сметён с доски, его мы во внимание брать не будем… Всё! — он тряхнул головой, будто выбрасывая из неё ненужную мысль. Потом подошёл и снова уселся рядом:

— Маг, который не маг… Возможно, сейчас это — ты.

Я поднял на него расширившиеся глаза.

— Возможно, я сказал… Есть вероятность…

Откуда мне знать, как она отбирает этого своего Привратника? Может, она интересуется всеми магами, которые не маги? Я устроил ей это… как мог. Пусть она заинтересуется тобой, пусть она себя проявит… Мы ловим Третью силу на живца, а что остаётся делать?

Он перевёл дух и увидел наконец выражение моего лица. Вздохнул в сердцах, сказал другим тоном:

— Послушай, неужели ты на самом деле думаешь, что какая-то тварь способна навредить человеку, который находится под защитой у Легиара? Будь она Третьей силой или даже Четвёртой, ты меня просто оскорбляешь своим страхом! Твоё дело — держаться роли… Теперь ты понимаешь, НАСКОЛЬКО это важно?

В этот момент в дверь быстро, смятенно заколотили:

— Господин волшебник! Вас хозяин зовёт!

Барон, окружённый домочадцами, стоял посреди обеденного зала в мятом халате. Он поднял нам навстречу смятенные, полные страха глаза:

— Господин волшебник… Что это?

Перед ним лежала на столе груда золотой фамильной посуды, сплошь в бурых пятнах ржавчины.

Замок был парализован ужасом. Заржавело обручальное колечко баронессы, золотой колокольчик у входа, все драгоценности в шкатулках, все золотые монеты в кошельках. Парадные гобелены, вышитые золотом, роняли на пол крупинки ржавчины.

— Знамение, — шептал Легиар бледными губами, — это — знамение.

Он тяготился, если приходилось переночевать дважды под одной крышей. Дорога стала ему родным существом, она грела ему пятки, шутила, петляя и неожиданно сворачивая, развлекала и хранила. Попутчики делились с ним хлебом, он делился с ними всем, что успевал заработать, останавливаясь ненадолго в деревнях и местечках. Если оставалось в котомке немного еды, он мог и не проситься на ночлег, а просто шёл всю ночь, не уставая, ничего не боясь. Дорога помогала ему.

Однако, случилось так, что на закате солнца в котомке не осталось ни крошки, а впереди, чуть в стороне от дороги, показалось людское поселение. Руал подумал, подумал и свернул.

Бродили куры по пустынным улицам, рылись в земле, разлетались с кудахтаньем из-под Руаловых ног. Плотно закрыты были резные ставни больших бревенчатых домов. Пустовали скамейки у заборов, ни души не было у колодца, а между тем цепь на вороте была ещё влажной, и примята была трава там, куда ставили ведро. Руал оглянулся — где-то стукнул ставень.

Он поёжился, пытаясь понять, почему так странно и тягостно на душе. И понял — тишина. Невероятная для сельской улицы тишь.

Не лаяли на чужака собаки, не мычали во дворах коровы, не орали петухи, не тюкал топор. Ветер, ворота поскрипывают — будто кладбище.

Он побрёл дальше, не решаясь постучать в какую-нибудь калитку, чувствуя настороженные взгляды из-под закрытых ставней, напрасно пытаясь поймать хоть один такой взгляд. Поспешный стук закрываемой задвижки — и снова тишина. Руал был голоден — и всё же ему захотелось немедленно уйти.