Скитальцы
Шрифт:
У Эгерта потемнело в глазах; вся взбудораженная страстью кровь отхлынула от его лица, и оно засветилось в полутьме молочной белизной. На нежную кожу красавицы снова закапал холодный пот; трясясь, будто в лихорадке, Эгерт отполз на край постели.
Внизу переговаривались приглушённые голоса. Звякнула посуда на кухне — удивительно, как обострился в тот момент Эгертов слух! Снова шаги… Сдавленная ругань, шипение, призывающее к тишине…
— Это слуги вернулись, — устало объяснила Дилия. — Право же, Эгерт… Нельзя так поступать с любящей женщиной…
Сидя на краю кровати, Солль обхватил голые плечи руками.
— Что с вами, мой друг? — тихо спросила капитанша у него за спиной.
Он хотел изо всей силы укусить себя за руку — но, едва почувствовав боль, невольно разжал зубы.
— Эгерт, — в голосе Дилии скользнула горькая обида, — лейтенант Солль… Вы больше не любите меня?
Я болен, хотел сказать Эгерт, но вовремя одумался и промолчал. Небо, какая глупость…
— Я люблю, — сказал он хрипло.
Слуги внизу наконец-то угомонились, и дом снова погрузился в тишину.
— Выходит, я напрасно сняла пояс верности? — слова Дилии, ядовитые, как отравленный дротик, вонзились Эгерту в голую спину.
И снова он превозмог себя. Холодный и мокрый, влез под кружевное одеяло — с таким же успехом Дилия могла уложить рядом лягушку или тритона. Красавица обижено отстранилась — деревянными руками Эгерт привлёк её к себе.
Тело его оставалось на диво здоровым и жадным. Дважды пережив шок, оно всё-таки снова захотело любви — так костёр, нещадно облитый водой, восстанавливает себя из искорки.
Дилия ожила ему навстречу; через несколько минут комнату оглашало вожделенное рычание. Эгерт рвался к цели, не думая уже об удовольствии — скорее бы покончить с этим делом и восстановить хотя бы остатки былой славы. До желанного финала оставалось несколько секунд, и тишина воцарилась в доме, и спал город, и во всём подлунном мире разлеглось спокойствие, и ничто, казалось бы, не мешало лейтенанту Соллю завершить начатое — когда перед внутренним взором его возник капитан, врывающийся в комнату в сопровождении Дрона и гуардов. Картина была такой ясной и яркой, что Эгерт видел даже красные прожилки налитых кровью белков; ему показалось, что жёсткая узловатая рука уже схватилась за край одеяла и сейчас последует рывок…
Он обмяк, словно выпотрошенная тушка. Всё оказалось напрасно; дальнейшие усилия были бесплодны, а при частом повторении жалки и даже смешны. Эгерт Солль, первый в городе любовник, обречён был на неудачу.
Горько засмеялась Дилия.
Тогда Эгерт вскочил, сгрёб в охапку одежду и кинулся к окну. По дороге он растерял половину своего гардероба, сбил на пол поднос с вином и фруктами и опрокинул столик. Взлетев на подоконник, он испугался высоты второго этажа — но было поздно, он уже не мог остановиться. С разгону вылетев за окно, великолепный Солль голышом шлёпнулся на клумбу, изничтожив рододендроны и заслужив вечное проклятие садовника. На ходу одеваясь, путаясь в ворохе рукавов и штанин, плача от стыда и боли, Солль опрометью бросился домой — и счастье ещё, что до рассвета оставалось несколько часов и никто не видел славного лейтенанта в столь жалком состоянии.
Вернувшиеся в город гуарды первым же делом поспешили осведомиться
Сплетня о неудаче с Дилией стала достоянием злых языков на другой же день, её пересказывали со смаком и удовольствием — но в глубине души не очень-то верили: видимо, мстит за что-то скверная капитанша.
Единственным утешением Солля оказалось одиночество. Дни напролёт он проводил либо запершись в комнате, либо блуждая безлюдными улицами; во время таких блужданий ему впервые явилась простая и страшная мысль: а что, если происходящее с ним — не случайность и не временное недомогание, что, если наваждение это будет тянуться и дальше, месяцы, годы, всегда?!
Солля временно освободили от сборов и патрулирований; общества товарищей он старательно избегал, о визите к даме ему страшно было подумать, позабытая шпага стояла в углу, как наказанный ребёнок. По всему дому слышны были вздохи Солля-старшего — он, как и сын, прекрасно понимал, что долго так тянуться на может: Эгерту придётся либо исцелиться, либо оставить полк.
Временами под дверью сыновней комнаты тихо появлялась мать. Постояв несколько минут, она медленно удалялась к себе; однажды, встретив Эгерта в гостиной, она не промолчала, по обыкновению, а осторожно взяла его за манжет рубашки:
— Сын мой… Что с вами?
И, привстав для этого на цыпочки, мать положила ладонь ему на лоб, будто желая удостовериться, что жара нет.
Последний раз она спрашивала его о чём-либо лет пять назад. Он давно отвык разговаривать с матерью; он забыл прикосновение маленьких сухих пальцев к своему лбу.
— Эгерт… что случилось?
Растерявшись, он так и не выдавил ни слова.
С тех пор он стал избегать и матери тоже. Одинокие прогулки его становились всё унылее и унылее; однажды, сам не зная как, Солль наткнулся в блужданиях на городское кладбище.
Последний раз он был здесь ребёнком; по счастью, все родные и друзья его были живы, и Эгерт не знал, зачем людям проведывать обиталища мёртвых. Теперь, миновав ограду, он затрепетал и остановился: кладбище показалось ему странным, пугающим, не принадлежащим к этому миру местом.
Калека-сторож выглянул из своего домика — и скрылся. Эгерт вздрогнул и хотел уйти — но вместо этого медленно двинулся по тропинке среди памятников.
Могилы побогаче украшены были мрамором, победнее — гранитом; встречались памятники, вытесанные из дерева. Почти все они по традиции изображали усталых птиц, присевших на надгробие.
Эгерт шёл и шёл; ему давно уже было не по себе, но он, как зачарованный, всё читал и читал полустёртые надписи. Пошёл дождь; капли стекали по каменным клювам и бессильно опущенным крыльям, струйками сбегали между впившимися в плиты мёртвыми когтями… Из серой пелены, в которую превратился день, навстречу Эгерту выступали поникшие на мраморных скалах орлы, нахохлившиеся маленькие ласточки, уронившие голову журавли… В широких оградах покоились целые семьи; на одном надгробии неподвижно сидели два прижавшиеся друг к другу голубя, а на другом обессиленно склонила голову маленькая, измученная пичуга, и залитая водой надпись на камне заставила Эгерта остановиться: «Снова полечу»…