Скиталец. Флибустьерское синее море
Шрифт:
– А куда ты тогда ездил?
– Она узнает, сейчас он засмеется и признается в своей выдумке.
– Ой, Ирина, как тебе сказать. Наши ребята...
– Данька начал рассказывать о ребятах.
– Сергей прыгал первым, у него парашют не раскрылся.
Ирина застыла. Парашют мог не раскрыться у Даньки, он мог погибнуть. Ей сделалось страшно.
– Я прыгнул в затяжном, поймал его в воздухе. Мы приземлились на одном парашюте.
Данька говорил об этом так, словно он каждый день прыгал. Ловил кого-то в воздухе и было это обыденным. И если у него не раскроется парашют,
– Даня, ты мог погибнуть?
– Ерунда. Я живой. После мы потопали к воинской части этих придурков.
Он рассказывал обо всем так, как будто ходил в поход ребятами. Прогулка. И часовые, которых он убил, не более, чем досадный эпизод.
– А как ты их убил?
– Спрашивала не из интереса, а потому, что не могла понять, как можно убить человека. Для Дани это было частью работы. Незначительный момент.
– Я метнул ножи и точно в сердце. Я специалист по метанию ножей. Я всегда в цель попадаю, даже с завязанными глазами, как в цирке.
Ее Даня убивает. Рассказ продолжался.
– Но и тебя Даня могли убить.
– Ирина была не на шутку обеспокоена.
– Мне везет.
– Тебя могли ранить. Или вас могли схватить.
– Господи, как он не понимает таких простых вещей.
– Это было. Меня пару раз ранили. Шпага. Шальная пуля.
– Для него это было малым эпизодом, тем на что и обращать внимания не стоит.
– Схватить? Этого не будет. Живым меня не возьмут.Я поклялся в этом, и выполню клятву.
– Было два раза. Будет третий. Или ранят так, что ты не сможешь сопротивляться и схватят. Может тебе, как у вас бывает, подать в отставку?
– Если смерти, то мгновенной, если раны небольшой. Смерти я не боюсь. Отставка? Нет, это совершенно не возможно. Это моя жизнь, я не могу без этого. Я не могу без этого жить. Это часть меня.
Рэм укоризненно качал головой. Даня, зачем тебе эта девчонка? В моих садах ты получишь десятки таких, даже лучше. У тебя будет столько наложниц, сколько ты пожелаешь. Ты изведаешь тонкие услады восточных гаремов. Десяток самых прекрасных дев в просторных одеяниях образуют круг, соединив рукава. Ты будешь перебираться из одного рукава в другой, порхать над этими цветам, выбирать тот, что подарит тебе величайшее наслаждение. Такое грезилось султанам, правителям мира. Женщины востока обожают героев, ценят их жажду риска и побед.
– А я не смогу жить с этим.
– Ирина поняла, она не сможет жить с постоянными мыслями, что его убьют, что он не вернется. Лучше сейчас пережить эту боль, чем жить с ней вечно.
– Я не смогу думать, что вижу тебя в последний раз. Я не смогу. Прости.
Она развернулась и пошла прочь.
Данька стоял, смотрел ей в след. Окликнуть? Остановить? Она уже все решила. Он не нужен ей такой. Придется принять это. Он шел по укрытой снегом улице. Такое бывает. Люди годами идут рядом, потом расстаются. Едут в поезде под названием жизнь. Один выходит на тихом полустанке, потому что устал от стука колес. Пути расходятся. На тихом полустанке сойду через двадцать минут. Поезд умчится с тобой. Скажешь ты мне на прощанье: пиши. Скажешь, быть может прощай. Что мне делать без тебя,
Даня шел, и грустные мысли бежали рядом. Из окна стоявшего на обочине автомобиля слышалась музыка. Я постелю тебе под ноги небо. Ты подарила мне время, я причинил тебе боль. Но я и себе причинил боль. Прости. Переломить, отбросить тоску. Никто не увидит, как ему плохо. Даня пустился в пляс. Эх. Головушка моя, голова бедовая, нынче счастье обойдет, паренька фартового.
Рэм радовался. Голова бедовая, это точно. Девчонка ушла - к счастью. Тебе безумно везет. У моего братца столько дел, а он вспомнил о тебе. У меня так хорошо все шло с испанцами. Они должны были с вами расправиться. Я все предусмотрел. Так нет, Роман не поленился заскочить к нашему безмозглому брату, к Кайросу. Бог удачи. Недаром говорят, дуракам везет. Но все впереди. Проигранное сражение - это не проигранная война. Партия становится запутаннее и интереснее.
Ирина вошла в свою квартиру. Жизнь словно покинула ее. Она повесила шубку и прошла в комнату. Села в кресло, забравшись туда с ногами. Бабушка присела напротив. С внучкой видно беда.
– Ирочка, что случилось? Вы поссорились? Так помиритесь. Все пройдет.
– Нет, бабушка. Уже поздно что-то менять.
– Ирина вдруг поняла, что произошло, произошло с ней. И возможно, против ее воли.
– Это тебе сейчас так кажется. Все наладиться.
– Молодость, они так неопытны. Нет у них житейской мудрости.
– Бабушка, кажется, я виновата перед ним. Не захотела. Я испугалась, бабушка.
– В чем, деточка?
– Я не приняла его таким, как он есть.
– Может, пойдешь и объяснишь ему все это?
– Что может быть проще, пойти и признать свою неправоту.
– Нет, уже поздно, бабушка.
– Ирина сознавала, ей не вернуть те минуты. Он говорил ей правду, открывал свою душу. Она не приняла.
– Так ты завтра зайди.
– Не по времени поздно. Поздно вообще. Он не такой, как другие, он не простит. Не примет меня.
Данька вернулся домой. Он старался делать вид, что ничего не произошло. Он умел притворяться. Родители сидели возле телевизора.
– Что смотрите?
– Спросил весело Даня.
– Так, смотреть не чего. Даня, давай поговорим.
– Мария не оставила свою затею вразумить сына. Ей хватало того, что он рискует в другом мире.
– О чем мы будем разговаривать, мама?
– Сейчас ему не хотелось ни о чем говорить. Было тяжело.
– Ты пройди, сядь.
– Мать настаивала.
Данька прошел, сел на стул.
– Мама, чего ты хочешь?
– Объяснять ничего не хотелось.
– Даня, я хочу, чтобы ты бросил свои приключения. Жил в нашем мире, как все.
– Мама, это моя жизнь. Я не могу иначе.
– Почему они все делают выбор за него. Почему не оставят его в покое.
– Даня, сынок, я тоже не могу так больше. Я не могу беспокоиться постоянно о тебе, жить в таком напряжении.
– Она и не подозревала, что почти дословно повторяет слова Ирины.
– Не надо обо мне беспокоиться. Я взрослый мальчик.
– Он готов был сорваться.