Скитание некроманта
Шрифт:
Глава тридацатая
Из протокола допроса свидетеля Љ324 по делу о нацистских военных преступлений на заседании Нюрнбергского трибунала:
– Господин свидетель, расскажите, пожалуйста, уважаемому трибуналу, что случилось с вами 4 сентября 1941 г.?- усталым тоном задал вопрос обвинитель.
– Мне сюда говорить?
– женщина средних лет в мешковато сидевшем на ней костюме ткнулась в один из стоявших перед ней микрофон.
– Э... Солдаты приехали к нам в село около обеда. Лютые
Всех нас из домов выгнали - и стариков, и детей в кучу собрали и в грузовики... Долго мы там тряслись... Душно было, грязно! Детки плакали сильно...
Выгрузили нас на каком-то поле. Кругом танков полно, солдаты везде бегают... Слышу еще, как вдалеке пушки вроде как стреляют... Потом гнали нас по дороге в ту сторону. Ну, думаю, все - конец настал!
Вышел к нам мордастый такой немец с погонами. Сам злющий, а усы в разные стороны торчат... Говорит нам что-то по своему, а детина рядом переводит. Сказал, чтобы мы бежали по полю к своим... Сразу же солдаты погнали нас прикладами. Везде стреляют! А они за нами идут, ироды!
Черный дым столбом поднимался в небо. Гарь от коптящих танков медленно оседала на траву. Ни звука не раздавалось на поле: молчали птицы, не завывал ветер.
К линии окоп спотыкаясь шел комбат. Зажимая рукой рану на голове, он упрямо брел вперед, не обращая внимания ни на перепаханное снарядами поле, ни на непривычно звенящую тишину. "Ну, вот и полдень, - мысли текли медленно, словно в картинки в замедленном кино.
– Осталось дожить до вечера и все... Шесть часов - две - три атаки".
– Жив, значит?!
– устало кивнул он молоденькому лейтенанту, привалившемуся к стенке окопа.
Тот попытался встать, но комбат махнул рукой и он плюхнулся на прежнее место.
– Жив, значит, курилка, - вновь повторил командир, оглядывая то, что осталось его батальона.
Увидев комбата, к этому месту потянулись оставшиеся в живых бойцы. Они брели по полузасыпанным ходам сообщения в грязных и окровавленных гимнастерках, блестя белыми бинтами повязок. Это были его солдаты - солдаты, с которыми он много лет служил на границе, а потом отступал в тяжелые июньские дни!
Комбат смотрел на подходивших солдат, которые своей кровью давали армии время закрепиться на новом рубеже, и не видел в их глазах страха... С воспаленными от недосыпания глазами, почерневшие от разъедающего дыма горящей резины, они спокойно смотрели на своего командира и ждали от него приказа.
– Братки!
– прохрипел комбат, вновь и вновь вглядываясь в них.
– Вон там, - он махнул рукой на восток, к своим.
– Для нас там земли нет!
Он опустился на колено и собрал в горсть опаленную землю.
– Вот она родимая! Вот она наша землица, - протянул он крепко сжатый кулак.
– Она и мать наша,
Солдаты стояли словно греческие статуи во всеми покинутых музеях. Они ловили каждое слово.
– Мы же, все с вами клятвопреступники!
– из его голоса уже давно исчезла усталость и безнадега.
– Мы клялись врагу не отдать ни пяди земли. Ни пяди!
Упершись на винтовку зарыдал пожилой стрелок.
– Отдали мы нашу землицу! Ни за грош отдали!
– с яростью чеканил он каждое слово, буквально буравя солдат своими глазами.
– Братки!
– продолжил командир через мгновение.
– Братки, мы уже давно мертвецы! Да, в нас течет горячая кровь! Да, в груди бьется сердце! Но наши дома захвачены, наши родные убиты. Мы уже мертвецы, потому что должны исполнить свой последний долг. Долг перед землей! Долг перед самим собой!
Комбат медленно расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
– Все по местам!
– отдал он свой приказ, как надеялся последний приказ в своей жизни.
– Враг не должен пройти!
– Миша, - положил руку на плечо лейтенанту.
– Давай на левый фланг. Там даже сержантов не осталось, а я уж здесь как-нибудь без тебя покомандую.
Козырнув тот сразу же убежал.
– Как Михеич есть патроны-то?
– улыбнувшись одними уголками губ комбат спросил пожилого дядьку, расположившегося недалеко от него.
– Э-э-э!
– презрительно протянул солдат.
– Патронов еще завались... Товарищ командир, лишь бы немчуры хватило. Я ведь если в раж войду, то просто держись!
– Орел!
– уже не сдерживаясь, по настоящему усмехнулся комбат.
– Давай, Михеич, давай. Ты уж, родной постарайся.
На поле тем временем началось движение. У самой его кромки, где горел подбитый еще в самом начале боя танк, появился немецкий бронетранспортер. Издалека было видно, как высаженные пехотинцы забегали тараканами, занимая позиции для броска на советские позиции.
– Приготовиться к бою!
– отдал по цепи приказ комбат, взведя затвор автомата.
– Что же вам, твари, надо от нас на этот раз?
Наблюдая за мельтешащими немцами, комбат прокручивал в уме будущий рисунок боя. "На этот раз танки в центре не пойдут, - размышлял он, прикидывая направление главного удара.
– Утром они здесь хорошо по шапке получили, - он на мгновение залюбовался продолжавшими чадить машинами противника.
– Значит, остается или правый или левый фланг... Справа низкий овражек. Танки пройдут, но скорость придется сбросить. Так, а слева у нас практически шоссе - езжай не хочу".
Однако, противник с первых же минут спутал все карты. Вместо привычного массивного кулака, состоящего из десятка танков и многочисленной пехоты, к линии окоп медленно приближались лишь солдаты.