Скитания

Волков Александр Мелентьевич

Джордано пробежал по молчаливым коридорам и постучался в келью библиотекаря. Чутко спавший монах мгновенно пробудился:

– Кто там?

– Это я, святой отец, Джордано!

– Входи, полуночник!

Захлебываясь словами, Бруно изложил свою идею дону Аннибале. Тот долго молчал: он впервые видел Джордано таким возбужденным и словоохотливым.

– Не знаю, что и сказать тебе, сын мой, – наконец заговорил старый монах. – Мои очки направляются на земные предметы, а твое воображение посягает на небо. Да, на недоступное, незыблемое небо!

– Незыблемое?! Святой отец, вспомните, мы с вами читали в астрономических книгах, что на небе иногда

вспыхивали новые звезды. Значит, и там происходят перемены, как на нашей Земле. Но Вселенная так огромна, что люди с их кратким сроком жизни просто не успевают их замечать.

Старый монах задумался. Он не был упрям в своих суждениях и если чувствовал правоту противника в споре, то признавал ее.

– Может быть, ты и прав, мой мальчик, – сказал он, – хотя трудно привыкнуть к таким утверждениям. Так ты уверен, что люди когда-нибудь придумают «небесные очки» и увидят новые, доселе не доступные взору звезды?

– Я в этом твердо убежден, падре! – с восторгом воскликнул Джордано. – Ведь даже теперь люди с острым зрением видят гораздо больше звезд, чем близорукие. Я хорошо различаю Алькор, приютившийся у Мицара, [165] а Ревекка не могла его разглядеть…

Лампада тускло освещала скромную келью дона Аннибале. Старый монах сидел на постели, закутавшись в изношенное одеяло, и слушал пылкие речи Джордано. А тот смело критиковал Коперника.

– Святой отец, «небесных очков» еще нет, но мы заменим их «очками разума». И сквозь них я вижу тысячи и тысячи звезд, которые слишком далеки от нас, чтобы быть доступными глазу человека. И почему же наш великий учитель считал, что все они – и эти невидимые нам звезды, и ярчайшие Сириус, Вега, Капелла, – что все они одинаково удалены от Солнца, прикреплены к одной сфере и вращаются вокруг нашего светила, которое ничем не отличается от всех прочих звезд?!

165

Алькор и Мицар – двойная звезда в созвездии Большой Медведицы. Для людей со слабым зрением обе звезды сливаются в одну.

Дон Аннибале улыбался, покачивая седой головой:

– Ну, сын мой, тебя недаром прозвали в монастыре диалектиком! С тобой трудно спорить, и я не нахожу аргументов опровергнуть тебя.

– Их нет, падре, их нет! Поверьте, все, что я говорю, продиктовано строгими законами логики. Коперник не дошел в своих рассуждениях до логического конца? Почему он приковал звезды к одной сфере и нарек их неподвижными, когда в солнечной системе все движется, когда каждая планета бежит по своему извечному пути!

Глаза Джордано горели вдохновением, голос его звучал так громко, что дон Аннибале приказал ему замолчать.

– Ты разбудишь весь монастырь, сын мой! Иди с богом, оставь старику его немногие часы сна. Хотя вряд ли мне удастся забыться: ведь ты принес в этот крошечный уголок земного мира просторы Вселенной!..

Глава тринадцатая

Новая потеря

20 июля 1572 года, в воскресенье, Джордано Бруно был возведен в сан священника и получил неограниченную власть над верующими.

За несколько минут Бруно вновь словно прошел все первые ступени церковной иерархии. Прежде всего мальчики-причетники надели на него подрясник послушника, и аббат, распоряжавшийся церемонией, провозгласил:

– Novitius es! [166]

Поверх

подрясника причетники накинули на посвящаемого монашеский скапулярий, [167] и послышался новый возглас:

– Ты – монах!

И еще облачение сверху:

– Ты – субдиакон!

166

Новициус эс (лат.) – ты – послушник.

167

Скапулярий – мантия с наплечной накидкой.

Далее Бруно был облачен в одеяние диакона.

– Ты – диакон!

Джордано почувствовал, что ему трудно дышать под стиснувшей его грудой одежды. И все же причетники ухитрились натянуть на него парчовую ризу священника с прорезями вместо рукавов. И тогда началось главное – таинство рукоположения.

Бруно вывели на амвон, и епископ Неаполитанский, единственный в городе, кто имел право рукополагать в священники, возложил на голову Джордано руки. Были прочитаны соответствующие молитвы, пропеты песнопения, и Бруно стал священником. Даже тех мирян, которые втрое старше его, он отныне мог снисходительно называть «сын мой» или «дочь моя».

Новому священнику помазали пальцы «святым миром». [168] Помазание означало, что Джордано получил священнический сан навечно, до самой смерти, и если самовольно сбросит его, то будет отлучен от церкви, проклят, как оскорбитель Бога и его наместника на земле, святейшего отца папы.

В тот же день в другой церкви и при менее пышной обстановке Алессо Ронка был возведен в диаконы.

В сентябре из Франции долетела страшная весть. В Париже, в ночь на святого Варфоломея, 24 августа 1572 года, свершилось одно из самых грандиозных злодейств католической церкви. В глухую полночь толпы вооруженных католиков напали на мирно спавших гугенотов, дома которых накануне были отмечены особыми значками.

168

Миро – ароматическое растительное масло, освящаемое епископом при соблюдении особых церемоний.

Началась неописуемая резня. Убивали безоружных мужчин, не щадили ни стариков, ни женщин, ни малых детей… Сам «христианнейший» король Карл IX Валуа с дворцового балкона расстреливал из мушкета полуодетых беглецов, радуясь удачному выстрелу.

В эту страшную ночь, вошедшую в историю под названием Варфоломеевской, в Париже и других городах погибло тридцать тысяч гугенотов.

И это изуверство, это чудовищное преступление было встречено безудержным ликованием католической церкви, как деяние, заслуживающее величайших похвал.

Римский папа Григорий XII совершил благодарственное моление в церкви Святого Людовика Французского. Во всех церквах Рима служились торжественные мессы. Вдохновительницу преступления Екатерину Медичи, мать французского короля, называли истинной дочерью церкви, библейской героиней. В память события была отлита специальная медаль…

В монастыре Сан-Доминико тоже должны были совершить благодарственную мессу, и Джордано Бруно как священник обязан был принять в ней участие. Он, Джордано, должен возносить Богу хвалу за убийство стариков и младенцев, матерей и невинных девушек!.. Вся кровь кипела в нем при этой мысли.