Скитники
Шрифт:
Агирча взял поводной ремень, привязанный к шее вожака - самого крупного быка и ловко оседлав его, с криками "От! От!", повёл караван к месту новой стоянки. Откочевали верст на пять вниз по реке. Как раз к тому месту, где находились мощные солончаки. В дороге повстречали бурого медведя. Агирча уважительно поприветствовал его:
– Дорова, брат!
А Корнею пояснил:
– - Хомоты тоже люди. Только рубаха другая. Иногда сердится, - при этом старик поднял вверх волосы и обнажил на затылке красный от уха до уха, бугристый шрам - след от медвежьих когтей.
Подъезжая
Добравшись до места, женщины занялись обустройством становища, детвора натаскала сырых веток и разложила несколько дымокуров, а мужчины ушли искать растерявшихся телят. Надо поторапливаться - на их тревожный крик могут примчаться волки и тогда быть беде...
Прошло дней десять. Всё это время тридцатилетний сын Агирчи - Бюэн помогал гостям заготовлять соль. Набрали около шести пудов. Скитники, готовясь к возвращению, паковали груз в кожаные сумки. Женщины к этому времени закончили шить рукавицы - подарки русской родне. Агирча, после долгих споров, убедил всё же внука взять трех оронов, чтобы тяжелую соль везли они
В последний вечер перед отъездом Корней и Захар долго совещались и решили, что, поскольку груз понесут олени, Захар в скит отправится один, а Корней останется на пару недель в стойбище, чтобы долечить хворых оленей.
Утром, узнав об этом, Агирча даже расплакался от радости:
– Хороший внук. Добрый. Любит Агирчу. Страшное дело.
Совсем освоившись с жизнью в стойбище, Корней старался, как можно больше помогать родне, и не только врачевал оленей, но и, к восторгу кочевников, научился ловить арканом важенок, править упряжкой; ставить вершки на хариусов и ленков; по ночам вместе с Бюэном ходил лучить тайменя с доски, выступающей с носа лодки. На дикого зверя почти не охотились, так как Агирча, помешанный на оленях, имел огромное стадо и недостатка в мясе кочевники не испытывали, да и времени на охоту не оставалось - уход за стадом занимал все дни.
Больных животных Корней выхаживал, используя те же снадобья, что и дед при лечении людей. Эвенки, видя, как быстро хромые, вялые или худые олени, преображаются в лесных красавцев, прониклись к гостю особым почтением и стали величать его на свой лад - шаманом.
Гордый Агирча, похлопывая себя по засаленным штанам, с важным видом говорил всем:
– Мой внук ученый, страшное дело! Большой шаман.
Вечерами, когда соплеменники собирались у костра, Корней рассказывал им о Боге, о православной вере, жизни Христа, его заповедях. Кочевники слушали и одобрительно кивали - "Ая Христос илэ*. Пожалуй, эвенком был".
Подошла пора и Корнею возвращаться домой. Но на небесах спутали его планы. Ночью на стадо напали волки, и, когда Бэюн стрелял в них из берданки, один патрон дал осечку. Утром он сел выковыривать шилом негодный капсюль, а тот, как на грех, воспламенился, и заряженный патрон выстрелил, вогнав
*Ая Христос илэ - хороший Христос человек (эвенк.)
Рана, к счастью, оказалась неглубокой, но весьма болезненной: бедняга не был в состоянии даже шагнуть. В такой ситуации Корней конечно не мог покинуть стойбище. Прежде следовало поднять дядю на ноги, одновременно исполняя его обязанности по уходу за стадом.
Агирча в тот же день специально забил рогача и повёз его голову на родовое святилище, чтобы добрые духи помогли сыну побыстрее оправиться от ранения. За многие десятилетия на капище собралась целая гора ветвистых рогов с белыми черепами ...
Пока у Бюэна затягивалась рана, эвенки еще два раза откочевывали на свежие пастбища. Все народившиеся весной оленята - тугутки, выжили и заметно подросли. Да и среди взрослых оленей не пало ни одного, хотя волки порой крепко досаждали, но собаки и оленеводы всегда были начеку и стадо в обиду не давали.
Когда хвою лиственниц подёрнуло золотом, кочевье вышло на южную границу пастбищ Агирчи. Дальше простирались владения его свата Сапкара. Здесь оба рода каждый год встречались и несколько дней пировали или, как говорил Агирча, "отмечали дружбу".
От Сапкара они узнали, что главного русского начальника - царя Николая убили, и сейчас вместо него правит какой-то Совет. Что люди на Большой Земле разделились на "красных" и "белых", и они смотрят друг на друга через прицел винтовок, повсюду льется кровь. Многие южные эвенки и якуты, спасая жизни, откочевали на север, где, слава Богу, всё текло своим чередом, по старому.
"Опять раскол, - тревожно подумал Корней, - Благодарение Создателю, что никому неведом наш скит. Старцы-то, ох как правы. Нельзя общаться с миром. Одно зло в том миру".
Агирча втихаря завидовал соседу Сапкару. Дело в том, что у Агирчи было пятеро дочерей и всего один-единственный сын - Бюэн, тогда как у Сапкара наоборот - аж пятеро сыновей и лишь одна дочь - жена Бюэна.
Старший из них, жилистый, высокий, с глазами цвета густого чая, темными, как безлунная ночь, волосами и неподвижным, без тени улыбки скуластым лицом, казался среди соплеменников настоящим великаном. И имя у него было соответствующим - Хэгды*. Одет он был в потёртые лосёвые штаны и такую же рубаху. Не оленевод, а охотник-промысловик, в стойбище он приезжал только ночевать. И сейчас, целыми днями разъезжая на упряжке, парень промышлял зажиревших за лето гусей и уток.
Услышав свист крыльев, Хэгды вскидывал ружье и стрелял без промаха, ориентируясь лишь на звук. Обученная лайка находила сбитую дичь и ложила ее прямо в нарты. Для промысловика это в общем-то обыденное дело, но меткость Хэгды всех восхищала потому что он был... слепым. С пятилетнего возраста зрение у него стало ухудшаться, и сейчас Хэгды вообще не видел. В стойбище говорили:
– Его уши, руки и ноги вместе видят лучше наших глаз.
У незрячего охотника, как и у Корнея, тоже был пернатый друг, только не беркут, а сокол сапсан.