Скитники
Шрифт:
– Оставайся до весны. Кормить будем жирным мясом, чай у костра каждый день пить. Что лучше в жизни!
Скитник вежливо отказывался.
– Тогда возьми мою лучшую упряжку из пяти оронов.
– Спасибо, Сапкар, щедрый вы человек, но дары не приму. Мы православные от души в беде помогаем. И у эвенков ведь тоже такой обычай.
Сапкар соглашается, но настаивает:
– Возьми для дороги. К амаке вернёшься, оставишь оронов ему. Когда будем дружбу отмечать, их режем. Тебя благодарить будем.
Провожали Корнея с великим почетом. Уже привычный к оленям, скитник гаркнул: "Геть,
На второй день пути нарты пересекли странный след. Скитник остановился. Характер вмятин с правой стороны свидетельствовал, о том что прошел медведь, но слева тянулась, непонятно от чего возникшая, глубокая борозда. Раздираемый любопытством, Корней пошёл вдоль неё вверх, по склону увала. Вот здесь зверь долго стоял. Четкие, оледеневшие отпечатки правых ступней не оставляли сомнений - точно медведь. Медведь-шатун! В этом не было сомнений. Что же он так упорно тащит за собой? В это время со стороны реки раздались громоподобный рев и хорканье оленей.
Путник бросился назад, но когда подбежал к месту, где оставил упряжку, ее там уже не было: перепуганные шатуном олени умчались в сторону родного стойбища. Судя по следам, и косолапый поковылял за ними.
К счастью для Корнея, нарты при резком развороте перевернулись, и котомка с провиантом, вывалившись, осталась на снегу.
Как быть? Скитник оказался перед затруднительным выбором: возвращаться за оленями, в стойбище Сапкара или продолжить путь к стойбищу деда?
До дедова кочевья было ближе - верст сорок, если считать по извивам реки, а напролом, через горы, так и вовсе не более двадцати. Одолеть сорок верст по сугробам без снегоступов даже выносливому Корнею было не под силу, и он выбрал дорогу через невысокий с виду отрог.
Оторвав рукава оленьей кухлянки, скитник надел их на торбаса, чтобы увеличить площадь опоры и меньше проваливаться в снег. К тому же жесткие волосы оленьего меха, играя роль камуса*, должны были облегчить восхождение...
День уже покинул долину и был осязаем лишь по отсветам заката, а скитник все шел и шел без остановок в звенящей от стужи тишине. Первые версты дались легко, но, когда начался подъем к изголовью распадка, много сил и времени потерял на ледопаде, покрывавшем его дно мраморными наплывами. Из них на всём протяжении сочилась, клубясь паром, грунтовая вода. Обойти ледопад было невозможно, так как распадок сжимали крутые скаты.
Чтобы одолеть неожиданное препятствие, Корнею пришлось вырубать топором во льду ступеньки. Меховые "рукава-снегоступы" от парящих повсюду родничков оледенели, и при любом неверном шаге скитник мог скатиться вниз, и тогда подъем пришлось бы начинать сызнова.
Одолев ледопад, путник сбил со "снегоступов" смёрзшиеся комья и продолжил восхождение - до гребня отрога было уже рукой подать. Спаянный льдом шерстинки скользили и не держали на снегу. От неимоверного напряжения парень взмок. Вокруг деревья трещат от мороза, шапка и воротник забелели от инея, а от Корнея пар валил так, словно он только что выскочил из жарко натопленной бани.
Моля Господа о милости, парень шел и шел, останавливаясь только что бы восстановить дыхание. Лучистые бриллианты звезд на черном
Взобравшемуся на отрог Корнею показалось, что подъем длился целую вечность. На востоке проступили первые признаки рассвета. Мохнатые снежинки звезд постепенно таяли на светлеющем небе, и вскоре настал черед подивиться восходящему солнцу - навстречу ему, вздымая ногами снежные вихри, несся восседая на кухлянке, как на санях, человек. Лавируя между деревьев и кустов, он лихо скатился на пойму. Отсюда уже рукой было подать до дедова стойбища.
Эвенки, пораженные тем, что луча сумел вернуться к ним пешком, через горы, долго цокали языками и качали головами, разглядывая то, что осталось от кухлянки.
– Внук мой не только шаман, он лось, страшное дело, - хвалился, гордый необыкновенной выносливостью и находчивостью внука, Агирча.
За время отсутствия скитника, Бюэн с зятем уехали на оленях далеко на юг к богатому якутскому купцу за мануфактурой и огнестрельными припасами.
Практичный Агирча, что бы задержать внука, предложил ему дождаться их, с тем чтобы возвращаться в скит не с пустыми руками. Поразмыслив, Корней решил, что в этом предложении есть резон и, как ни тосковал по милой Впадине и родным, согласился.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КЕДРОВУЮ ПАДЬ.
Подобревшее весеннее солнце щедро раздаривало накопленное за долгую зиму тепло. Под жаркими лучами оседали, таяли сугробы, гремели ручьи. Обнажалась мягкая сверху, но еще мерзлая внутри земля. Собирая талую воду, набухшая река готовилась сбросить тяжелый панцирь, защищавший ее от стужи всю зиму. С шумом рушились мощные торосы, ледяные поля местами уже разошлись трещинами, зашевелились, расталкивая соседей, - "проснитесь".
Подтаявшая вдоль берегов "броня" не устояла и подхваченная течением спокойно, чинно тронулась, потянулась вниз по реке, но в сужении перед излучиной её ход застопорился. Что тут началось! Врезаясь в возникший затор, зеленоватые льдины наезжали, крошили друг на друга, переворачивались, бултыхались в воде как расшалившиеся звери, а вновь подошедшие к ледяному валу, вставали на дыбы, громоздя хрустальные замки, истекавшие на солнце обильными слезами. Подплывавшие сверху свежие льдины выжимали битых перебитых "старичков" на берег. При этом, те что потолще, срезали, словно ножом, всё, что стояло на их пути, тонкие же крошились, как стекло, на мелкие осколки.
Купаясь в ласковых лучах, летели на родину первые вереницы крылатых странников. Радость и ликование звучали в их надсадном крике, бередившем сердце Корнея. Как бы он хотел сейчас улететь вместе с ними в родную Впадину!
Когда река вернулась в привычное русло, Корней, провожаемый всем стойбищем, переправился на свой берег и зашагал по знакомой звериной тропе вдоль речушки, вытекавшей из широкого ущелья. Его морщинистые склоны, по мере приближения Корнея к перевалу, сходились все теснее и теснее, ниспадая почти отвесно. В глубоких каменных складках еще лежал длинными лентами снег. От него веяло холодом, промозглой сыростью.