Склад съедобных улик
Шрифт:
Зоя Редькина долго молчала. А потом сказала негромко:
– Антоша, во-первых, этих гибридов нухориков не ты сам придумал…
– Сам! Клянусь! – Антоша постучал себя в грудь.
– Есть такие зверюшки – ханурики, то есть хонорики,
Антоша заметно сник и сгорбился.
– А во-вторых, – продолжала Зоя, – ты Балованцевой и Рындину детектив-то свой лучше не показывай.
– Почему это? – удивился писатель. – Повествование о событиях, не столь отдаленных. Практически чистая документальная правда. Только с художественной обработкой.
– Понимаешь. – Зоя развела руками. – Они обидеться могут за эту твою художественную обработку. Операцию провернули они. А рассказ-то ты не про них, а про каких-то помещиков написал.
– Я ж тебе объясняю – это художественный вымысел!
– Не надо, Антоша, – попросила Зоя, – за этот за свой вымысел ты всегда будешь по ушам получать. А оно тебе ведь, правда, не надо?
Антон Мыльченко глубоко вздохнул. Шаркнул кроссовкой перед собой, заложил руки за спину и с пафосом произнес:
– Да, нам, творческим людям, никогда не было легко жить на свете и бытовать в искусстве… Всегда гонения, непонимание. Ишь ты – по ушам, по ушам…
Он говорил долгую речь. Зоя Редькина
А может, взять этого путаника Гуманоида в напарники? Все-таки он немножко в курсе дела. Да и вдвоем, наверно, легче хранить тайну. Как ни крути все-таки Антоша – друг. Своеобразный, конечно. Но друг.
И Зоя Редькина решила поведать свою тайну Антоше.
– Ну, Мыльченко, слушай…
Антоша просиял.
– Неужели, правда, тайна? – широко раскрыв глаза, спросил он. – И ты мне ее будешь рассказывать?
– Ага.
«И сыщик Великолепенский превратился в одно сплошное ухо. Ведь чужая тайна требовала к себе повышенного внимания. Вот уже в деятельном мозгу Антона Великолепенского начали выстраиваться версия за версией…»
– Так ты слушаешь про мою тайну, Гуманоид? Эй, ты где?
– Я само внимание, Зоя!
А что за тайна была у Зои Редькиной – это уже совсем другая история.