Склиф. Скорая помощь
Шрифт:
Договаривала уже охраннику, весьма деликатно, под ручку, выводившего ее из кабинета. Разговаривать с охранником было приятнее, он, по крайней мере, смотрел участливо, согласно кивал головой и бубнил: «да-да, конечно-конечно». И вообще оказался очень душевным человеком, завел в какую-то комнатенку на первом этаже (судя по наличию телевизора, микроволновки и электрического чайника то была комната отдыха), усадил, целомудренно приобняв за плечи, напоил холодной водой и даже предложил «успокоительного из стратегических запасов». А потом проводил до выхода и долго смотрел вслед…
По поводу выговора Марианна Петровна переживала мало. Больше радовалась тому, что беременных как-то вдруг сразу перестали привозить в приемный покой Склифа. Хоть и несуразно
Ипотека
Надежду Борисовну «Скорая» забрала в торговом центре возле Курского вокзала. Дело было в воскресенье, ближе к вечеру.
— Так все неожиданно случилось, — рассказывала Надежда Борисовна, — и неудачно, конечно. Проводила подругу в Орел, решила пройтись по магазинам и вдруг — боль. Как будто кинжалом в грудь ударили. Болит и жжет одновременно. Дышать стало тяжело, и рука левая отяжелела. Я перепугалась, думала — инсульт. Чуть сознание со страху не потеряла, но до скамейки доковыляла. А там на меня охранник обратил внимание. «Вам плохо?» — спрашивает, как будто я ответить могу, воздух ртом хватаю как рыба. Какая-то незнакомая женщина мне таблетку дала, под язык. Не помогла таблетка. Только когда «Скорая» уколы сделала, понемногу отпускать начало…
Нестабильная стенокардия. Классика. Хоть студентам показывай, но в отделении неотложной кардиологии Склифа студентов не было. На кафедре скорой медицинской помощи и интенсивной терапии, частично базировавшейся в шестом, кардиологическом, корпусе Склифа, обучались клинические ординаторы и повышали квалификацию врачи. Их больше интересовали не классика кардиологии, а различные отклонения от нее.
На второй день пребывания в кардиореанимации, утром, во время обхода заведующего, Константина Варфоломеевича, Надежда Борисовна заторопилась выписываться.
— Болей больше не было, выспалась я превосходно, пора бы и честь знать.
— Необследованной я вас не отпущу, — покачал седой головой Константин Варфоломеевич, — впервые в жизни возникшая стенокардия, да еще столь резко выраженная, это не насморк.
— Но доктор, которая утром снимала кардиограмму, сказала, что у меня все в порядке.
— Во-первых, это была не врач, а медсестра, а во-вторых, кардиограмма сама по себе ничего не решает. Надо смотреть в динамике, надо делать «эхо», [10] кое-какие анализы, надо проследить за тем, как будут развиваться события. В общем, настраивайтесь на три недели.
10
«Эхо» — сокращенное название эхокардиографии, ультразвукового исследования сердца.
— Три недели здесь?! — ужаснулась Надежда Борисовна. — В реанимации?
— Если не будет сюрпризов, то завтра мы переведем вас в отделение. Там продолжите лечение и обследование.
— Три недели! У меня работа!
— У всех работа.
— У меня ответственная работа!
На титульном листе истории болезни было написано, что Надежда Борисовна работает в Промстройбизнесбанке. Начальником отдела ипотечного кредитования. Ответственная работа, бесспорно.
— Безответственных работ не бывает, — улыбнулся Константин Варфоломеевич, — так же, как и неиссякаемого здоровья. Для вас прозвенел первый звонок, от того, как вы будете себя вести, зависит, когда прозвенит второй и насколько сильным он будет. Вы свободный человек в свободной стране, я не имею права держать вас здесь против вашего желания, но предупреждаю — поспешность может привести к непоправимым последствиям. Умрете по дороге домой — и все. А вам ведь всего пятьдесят два года!
Константин Варфоломеевич умел объяснять ясно и доходчиво. И по выражению его лица было видно, что он не шутит и не преувеличивает.
— А здесь я не умру?
— Здесь больше
— Будь по вашему, — вздохнула Надежда Борисовна. — Боже мой, что скажет Леонид Никитич… Это наш исполнительный директор. Он с ума сойдет!
— Незаменимых нет, — «утешил» заведующий кардиореанимацией. — Не переживайте. Не сойдет с ума ваш Леонид Никитич.
Леонид Никитич сам с ума вроде бы не сошел, во всяком случае, говорил по телефону разумно и адекватно, но вот кардиологов Склифа своими звонками «достал» основательно. «Ах, умоляю, позаботьтесь как следует о лучшей нашей сотруднице!» «Ах, всем ли обеспечена наша Надежда Борисовна?! Если что-то потребуется, вы только скажите!» «Ах, хватает ли у вас возможностей?!» «Скажите, а вы меня не дезинформируете? У нее действительно все хорошо?..» И так далее, и тому подобное.
— Вот оно, Ирина Николаевна, чуткое отношение к сотруднику на новый лад, — сказал заведующий отделением неотложной кардиологии Качаровский лечащему врачу Надежды Борисовны. — Классический пример. Звонят каждый день, но никто не приезжает.
— Она запретила к ней приезжать, Геннадий Иванович, чтобы не было ненужной суеты. Сказала, что сестра навещает и этого достаточно. Очень сознательная больная, никаких проблем с ней. Не то что с прочей крутизной…
При упоминании о сестре Геннадий Иванович поморщился, словно от зубной боли. «Очень сознательная больная» и впрямь выгодно отличалась от других — вежлива, послушна, прав не качает, как ни зайдешь, лежит с планшеткой в руках — переписывается с сотрудниками, ценные указания отправляет. Занятый человек, оттого и дурью маяться некогда. Дурь — она от безделья. Но вот сестра…
Сестра была малость того… странноватой. То есть — заполошной. Суетливой, всего боящейся, иногда не совсем адекватной. Геннадию Ивановичу совала в карман деньги (неплохие, кстати говоря, деньги — четыре пятитысячные купюры) прямо посреди отделения, возле сестринского поста, на глазах у сотрудников и ходячих больных. Геннадий Иванович сердился, просил прекратить, отпихивал руку, закрывал карманы широкими ладонями, а в конце концов сорвался на крик. На крик выбежала из палаты Надежда Борисовна и увела сестру. Заодно и совет получила ценный — не бегать сломя голову, а ходить неспешным шагом. Не в спортзале, чай, а в кардиологическом отделении. Затем Геннадий Иванович, еще не остыв, спустился на первый этаж и устроил выволочку придверному охраннику, чтобы не пускал в неположенное время посетителей, которые мешают работать. Посещения по будням с семнадцати до двадцати часов, встречи с лечащим врачом после часа. График знаем? Тогда просьба соблюдать.
Охранник торжественно поклялся «соблюдать», но уже через час сестра Надежды Борисовны, неведомыми путями просочившаяся в отделение, ждала Геннадия Ивановича у кабинета, чтобы принести ему свои извинения и заверить в том, что впредь никогда-никогда не повторит она ничего подобного. Тетка была липкой и вязкой как патока, Геннадий Иванович насилу от нее отделался и подивился тому, насколько разными бывают сестры. Вроде и похожи друг на друга, а в то же время совсем разные. Худоба и тонкость черт Надежды Борисовны воспринимаются как изящество, а то же самое у сестры выглядит какой-то иссушенной изнуренностью. Типа — жизнь замотала. В высоких скулах Надежды Борисовны проглядывает аристократическая надменность, а сестра простовата и ничем не примечательна. Впрочем, уже к сорока годам на лице человека отпечатывается характер, возможно все дело в несхожести характеров.
Во второй раз Надежда Борисовна явилась с деньгами к Геннадию Ивановичу сама. Деликатно постучалась, вошла, села, улыбнулась и выложила на стол белый конвертик. Интеллигентного человека видно сразу — он дарит подарки упакованными, а деньги передает в конвертах. Геннадий Иванович попросил забрать конверт и больше к вопросу благодарности не возвращаться. Надежда Борисовна не стала настаивать — сунула конверт в карман черного шелкового халата, по которому бежали цепочки белых паучков-иероглифов.