Скобелев
Шрифт:
– Я должна сказать откровенно, что ненавижу русских!
– встретила его одна из них, когда Скобелева знакомили с нею.
– А я в красавице вижу только красавицу... И преклоняясь перед нею, не думаю, к какой нации она принадлежит...
– ответил ей Скобелев.
На завтраках у Скайлера, на обедах у Лейярда Скобелев знакомился с англичанами и вывел одно:
– Они сами боятся, они сами не готовы к войне вовсе... Они, как азартные игроки, будут решительны, но только до решительного момента... Когда он настанет, они на все не пойдут...
В
– Нам остается одно, - говорил он.
– Или перейти в разряд второстепенных держав и потерять все свое значение, или же пойти на все... Иногда поражение не бывает так пагубно, так ужасно, как сознание своего унижения, своего бессилия... Вы знаете, если мы теперь отступимся, если постыдно сыграем роль вассала перед Европой, то эта победоносная в сущности война гораздо более сильный удар нанесет нам, чем Севастополь... Севастополь разбудил нас... 1878 год заставит заснуть... А раз заснув, когда мы проснемся, знает один аллах, да и тот никому не скажет...
– ...Скверно, скверно. Под Плевной лучше себя чувствовал я, чем теперь... Душно, выйдемте на улицу... Пойдем завтракать к Мак-Гахану.
Я оделся, мы вышли...
Не успели мы сделать несколько шагов по Grande rue de Pera [10] , как навстречу нам - что-то совсем необычное по платью. Красная феска на голове, разорванный офицерский сюртук русский, сверху офицерское турецкое пальто. Скобелев даже забыл, что он представляет собою в данный момент мирного штатского.
10
+10 Проспекту Пера. (Ред.)
– Это что, кто вы такой?..
– Пленный... русский.
– Не стыдно ли вам так одеваться... Не стыдно ли... Уж если выходите, то не надевали бы на себя неприятельского мундира... Срам!.. И это русские... обернулся он ко мне, когда мы подходили к Hotel d'Angletter [11] , где стоял Мак-Гахан.
– ...А знаете, - немного спустя обернулся он ко мне, - может быть, ему, бедному, просто нечего надеть было... Я ужасно каюсь в своей вспышке... Как залезешь в душу к пленному... Настрадался он здесь, поди... За что я его оборвал?
11
+11 Отелю "Англетер". (Ред.)
– ...Мне ужасно стыдно!
– заговорил он опять, уже у Мак-Гахана. Сделайте, ради меня, о чем я вас попрошу, - обратился он ко мне.
– Что вам угодно?
– Сколько у нас у всех есть денег... У меня двадцать золотых, этого мало. Впрочем, я займу у Мак-Гахана...
Взял у того столько же или больше, не помню...
– Съездите в Сераскериат, где наши пленные, там их трое или четверо офицеров и несколько солдат,
– И он вручил мне сорок или пятьдесят полуимпериалов.
– Главное, выразите им от меня сожаление... Скажите, что я извиняюсь... Вы это сумеете... Я бы сделал это, но мне в Сераскериате показываться нельзя.
Я сел верхом на первую попавшуюся лошадь, которые на улицах Константинополя заменяют извозчиков, и поехал в турецкую часть города Стамбул. До Сераскериата едва добрался. Массы войск собрались туда зачем-то... В Сераскериате обратился к чиновникам. Те сначала и ухом не повели, но узнав, что я русский, моментально изменили свое обращение.
– Нужно разрешение от Реуф-паши, чтобы видеть пленных.
– А где Реуф?
– Уехал в Сан-Стефано к вашему главнокомандующему.
– Кто заведует пленными?
– Майор такой-то...
– Ведите меня к нему.
Толстый майор, неподвижный и флегматичный, даже и не слышал, кажется, что я ему говорю. Я повторил еще раз, та же история.
– Да говорит ли он по-французски?
– оборачиваюсь я к провожатому.
– Нет!..
– Есть ли кто здесь, знающий этот язык?
– Есть даже хорошо владеющий русским.
Позвали этого. Оказался из наших крымских татар. Теперь офицер.
Он изложил мое требование майору.
– Майор говорит, что нельзя.
– Передайте ему, что я отсюда не уйду до тех пор, пока не увижу пленных. Останусь здесь и днем и ночью.
И в подтверждение своих слов я постарался принять на софе более удобное положение.
Мир-алай (майор) всколыхнулся немножко, стал сосать свою трубку и с недоумением поглядывать на меня.
– Можете вы ему дать какой-нибудь пешкеш?
– спросил у меня крымский татарин.
– Не дам и этого!
– показал ему кончик ногтя.
Они заговорили между собою... Прошло несколько минут.
– Хорошо, он согласен вас пустить к пленным, но с условием, что я вас буду конвоировать и еще двое...
– Это мне все равно.
Два черкеса султанской гвардии повели меня в каземат, где были наши пленные.
В коридоре они мне указали одну дверь... Сами за мною не пошли.
Я застал там двух офицеров, одного из них именно того, которого так оборвал Скобелев.
Это был, кажется, казацкий хорунжий. Я передал поручение Скобелева и деньги... Вернулся...
– Ну, что?..
– нетерпеливо бросился ко мне Скобелев.
– Ничего... Отдал деньги...
– Обижен он... Вы извинились от меня?..
– Да.
– А он-то, он?
Я успокоил Скобелева.
– Все-таки это непростительная выходка, что там ни говорите... Напишите мне в форме записки, в каком виде вы застали пленных... Это позор, что до сих пор мы их не вытребовали... Хотя я не одобряю...
– Чего это?
– Как можно в плен сдаваться, офицеру...
– А что ж делать?
– Что делали на Шипке. В револьвере шесть патронов, пять в неприятеля, шестой в себя...