Скобелев
Шрифт:
— Следовало проверить своевременно.
Князь Шаховской был старым, кавказским воякой, заслужившим личной отвагой одобрение самого Шамиля [27] . Он, как никто, ценил риск, неожиданные обходы, стремился к глубоким рейдам и всегда безоговорочно верил в победу. Но начинать эту освободительную войну за сутки до ее официального объявления без достаточной подготовки решиться ему было нелегко. Повздыхал, сердито двигая седыми клочковатыми бровями, сказал сухо:
27
Шамиль (1799—1871) — легендарный руководитель вооруженного сопротивления кавказских горцев (с 1834 по 1859) в период Кавказской войны (1817—1864). Настоящее
— Повременим. Свободны. Бискупскому остаться.
Недовольный Струков сознательно замешкался в дверях, пропуская поваливших из комнаты офицеров. Глянул на часы, вздохнул, сказал просительно:
— Разрешите хоть рекогносцировку с офицерами провести, ваша светлость.
— Экий ты, братец, упрямый, — проворчал генерал. — Ну, проведи. Не помешает.
Оставив Пономарева заниматься подготовкой к походу, Струков вывел офицеров на границу — на сам Траянов вал [28] , режущий землю на Россию и Румынию. Над степью уже сгустилась тьма, но на той, румынской стороне ярко горели окна в таможне и цепочкой от Траянова вала в глубь Румынии тянулось множество костров, точно кто-то высвечивал дорогу рейдовому русскому отряду. Кратко ознакомив офицеров с задачей и сердито оборвав их попытку тут же рявкнуть восторженное «ура», указал примерный маршрут. Перечислил основные населенные пункты, которые предстояло миновать отряду, и обратил особое внимание на цепочку костров:
28
Траянов вал — линии укрепленных валов, находящиеся в южной части Бессарабии, их сооружение приписывается римскому императору Траяну (53—117), хотя такое происхождение этих укреплений спорно. Существует также Траянов проход или Траяновы ворота — несколько горных путей на юго-востоке Европы, причем одна из этих горных троп через Балканы получила широкую известность благодаря внезапному спуску по ней русских войск в 1877 году.
— Это светят нам, освободительной русской армии, господа. Деревенька, что перед нами, населена болгарами, бежавшими от трехсотлетнего турецкого ига, а посему и носит она название совершенно особое, я бы сказал даже символическое — Болгария. Это наша первая и одновременно конечная цель в этой святой освободительной войне, господа.
Еще раз напоминаю о порядке и осторожности нашего поиска. Какие бы то ни было самовольные перемещения, курение и разговоры запрещаю категорически. Учтите, что поход будет проходить по территории дружественного нам союзного уверенного государства. Растолкуйте это казакам, чтобы дошло до каждого. И помните, господа: на нас смотрит не только вся Россия. На нас смотрит вся Европа, потому что мы первыми начинаем освободительный поход против многовековой тирании Османской империи.
Когда вернулись в Кубею, полк был готов к длительному маршу. Кони взнузданы, тюки увязаны, тороки [29] пригнаны; казаки еще балагурили у затухающих костров, но за их спинами коноводы уже держали лошадей в поводу.
В начале двенадцатого послышался мерный тяжелый топот: шел усталый Селенгинский пехотный полк. Остановился у выхода на площадь, вольно опершись о винтовки, но строго соблюдая строй. Командир спешился у крыльца, доложил о прибытии полка вышедшему навстречу Шаховскому.
29
Тороки — ремешки позади седла.
— Что артиллерия?
— Застряла,
— Ясно, — сердито буркнул Алексей Иванович.
— Ваше сиятельство, — умоляюще сказал Струков. — Позвольте с одними казаками поиск произвести.
Генерал хмуро помолчал, и все с затаенным нетерпением молча смотрели на него.
— Грязи, грязи… — Шаховской потоптался, недовольно вздохнул.
— Делать более нечего, рискуйте, полковник. Только…
— Ур-ра! — загремела притихшая площадь, заглушая генеральские слова. — Поход, ребята! По местам, казаки!
Командир корпуса неожиданно оглушительно рассмеялся, выпрямился как на смотру, развернул плечи. Крикнул, поднатужившись, хриплым, сорванным басом:
— С Богом, дети мои!.. — вдруг закашлялся, обернулся к Струкову:
— Обращение Его Высочества — и вперед. Вперед, полковник, только вперед!
— Благодарю, ваша светлость! — весело прокричал Струков, сбегая с крыльца.
Казаки уже вскакивали в седла, вытягиваясь посотенно и строя каре по сторонам площади. Во время захождения кто-то вежливо тронул хорунжего Студеникина за плечо. Он оглянулся: с седла, ухмыляясь, свешивался вахмистр Евсеич.
— Винтовочку мою ты сам повезешь, ваше благородие, или мне отдашь?
Казаки рассмеялись.
— Тихо! — крикнул сотник Немчинов. — Что за хохот?
Хорунжий торопливо сдернул с плеча новенький английский винчестер и протянул его вахмистру.
Каре выстроилось, и в центр его выехали оба полковника: Струков и Пономарев.
— Казаки! — волнуясь, но зычно и отчетливо прокричал Струков. — Боевые орлы России! Вам доверена великая честь: вы первыми идете на врага. Поздравляю с походом, донцы!
— Ур-ра! — качнув пиками, раскатисто прокричали казаки.
— Слушай обращение! — Струков развернул бумагу, адъютант услужливо светил фонарем. — «Сотни лет тяготеет иго Турции над христианами, братьями нашими. Горька и невыносима их неволя. Не выдержали несчастные, восстали против угнетателей, защищая детей, женщин и имущество свое. И вот уже два года льется кровь: города и села выжжены, имущество разграблено, жены и дочери обесчещены. Доблестные войска вверенной мне армии! Не для завоеваний идем мы, а на защиту поруганных и угнетенных братий наших. Дело наше свято и с нами Бог. Я уверен, что каждый, от генерала до рядового, исполнит свой долг и не посрамит имени русского. Да будет оно и ныне так же грозно, как в былые годы. Да не остановят нас ни преграды, ни труды, ни иные лишения, ни упорство врага. Мирные же жители, к какой бы вере и к какому бы народу они ни принадлежали, равно как и их добро, да будут для вас неприкосновенны. Ничто не должно быть взято безвозмездно, никто не должен дозволить себе произвола…»
Струков откашлялся, строго оглядел замерший строй: в затухающем свете костров за силуэтами всадников виднелись ряды селенгинцев и группа офицеров на крыльце штаба. Он глубоко вздохнул и продолжил чтение:
— «Напоминаю моим войскам, что по переходе границы мы вступаем в издревле дружественную нам Румынию, за освобождение которой пролито немало русской крови. Я уверен, что там мы встретим то же гостеприимство, что предки и отцы наши. Я требую, чтобы за то все чины платили им, братьям и друзьям нашим, полною дружбою, охраною их порядков и беззаветною помощью против турок, а когда потребуется, то и защищали их дома и семьи так же, как свои собственные…» — Струков закончил чтение, внушительно потряс бумагой. — Подлинник подписал Его Императорское Высочество великий князь Николай Николаевич старший! — Полковник вытер со лба пот, вновь привстал на стременах. — Для молебна времени нет. Полковник Пономарев, вы прочтете молитву перед походом. Шапки долой!
Пономарев громко, отчетливо выговаривая каждое слово, прочитал молитву. Казаки истово перекрестились, надели шапки.
— Полк, справа по три, за мной рысью ма-арш! — подал команду Струков.
И не успели тронуться первые казачьи ряды, как с улицы донеслось:
— Селенгинцы, слушай! Равнение на двадцать девятый казачий!.. На кра-ул!..
Слаженно лязгнули взятые на караул винтовки: пехота отдавала воинские почести казакам, уходившим в поход первыми. Генерал Шаховской и офицеры у штаба взяли под козырек, и сразу же загремел походным маршем оркестр. Сотни вытягивались из Кубеи к государственной границе России.