Сколько длятся полвека?
Шрифт:
С падением Вильянуэва де ля Каньяда открылся беспрепятственный путь на Брунете.
Лишь один человек сохранял в эти раскаленные дни невозмутимую сдержанность, не изменял ни тона, ни одежды. Гореву, в его светлом в полоску костюме, досаждала жара. Не выпуская изо рта трубку, распространяя терпкий аромат «донхилла», он обмахивался шляпой из тонкой соломки.
От него Вальтер узнал, что Модесто не дают резервов.
Не добившись разрешения главного командования (оно поступило позже), Модесто приказал перебросить
Проезжая Брунете, Вальтер опешил: дивизия Листера, вместо того чтобы развивать успех, безболезненно захватить переправы через Гвадарраму, отдыхала. Бойцы валялись в тенистых садах, мулы пощипывали травку, танкисты укрывали ветками машины.
В первую неделю республиканцы сохраняли тактическое преимущество, перевес в численности, технике. Но недостаточно его использовали.
Когда–то мятежники выработали схему наступления. Теперь появилась республиканская: 30–40 минут артиллерийская подготовка, пауза, бомбовый налет.
Шаблонные атаки натыкались на крепнущее сопротивление. Еще недавно небо принадлежало «чатос» и «москас» [45], теперь в нем все больше птичек из легиона «Кондор» и итальянских самолетов.
9 июля завязались схватки за утопавшую в дыму Кихорну. В помощь соседней с ним дивизии Кампессино Вальтер направил два батальона 11-й бригады. Вскоре Курт доложил: один батальон прибыл, другой где–то застрял, командир исчез.
Вальтер оглядел всех набившихся в штабную щель.
— Вы, лейтенант Пухальский, разыщите батальон. Командира расстрелять на месте… Пальчики дрожат?
Сжатые в кулак пальцы Пухальского не дрожали. Сдерживая волнение, он ел глазами генерала.
— Командира обезоружить. С конвоем в штаб. Батальон поведете сами…
В 16 часов 15 минут командир 11-й бригады Отто Флятер [46] сообщил: оба батальона наступают успешно, захвачены пленные и трофеи, Кихорна вот–вот будет нашей.
Вечером, как обычно, докладывал Доманьский. Поступило 16 раненых солдат и унтер–офицеров, тяжело раненный лейтенант… Пухальский.
— Тяжело?
— Проникающее в живот, потеря крови. Безнадежен.
— Капитан Денис, остаетесь за меня… Хосе, на медпункт…
Кровать была коротка, и простыня коротка. Натянутая на лицо, она обнажила известковую белизну пальцев ног.
В пустой комнате под выбеленным потолком желтела лампочка, слабо трепыхалась марля, затянувшая окно, за стеной надрывно стонали.
Вальтер опустился на колени, поднял простыню, приник губами к холодному лбу. Он забылся, прижавшись головой к железному краю госпитальной кровати.
…Боевые порядки мятежников уплотнялись от часа к часу. Курт, допрашивая пленных, едва успевал называть, а Денис наносить на карту номера все новых частей Франко. Черный штабной ящик пополнялся
Курт Денис не был штабным офицером. Ни по призванию, ни по образованию. Но смелый и смышленый, лишенный амбиции и наделенный воображением, он старался изо всех сил. Внутренне конфузился, чувствуя, что Вальтер его подчас подменяет, считая медлительным, однако вида не подавал и перенимал все, что мог.
Генерал внушил ему мысль: начальник штаба обязан — да, дорогой геноссе Денис, обязан — знать противостоящего неприятеля. Узнавать — любым способом. На счастье, ему помогал его тезка, ведавший разведкой и обладавший особым чутьем.
Курт платил Вальтеру личной преданностью, не всегда, впрочем, и не во все его посвящая. Вальтер не сразу заметил неизменно сопровождающих его двух дюжих бойцов.
— Как прикажете объяснить, товарищ Курт?
— Как суровую необходимость.
Спорить с Куртом бесполезно.
Когда Вальтер накануне Брунете, расставаясь с «Марсельезой», забрал в штаб дивизии капитана Харчевского, оп ждал возражений Курта. Но тот не заикнулся.
— Почему вы не спрашиваете меня о белогвардейской гидре?
— Я спрашивал, кого следует.
Он уже слышал о странной дружбе генерала с бывшим белым офицером, угрюмым, морщинистым Харчевским, который ходил в надвинутой на глаза большой фуражке, из-под нее высовывались мясистый нос и ежик седеющих усов. Удовлетворил любознательность и, как отметил про себя Вальтер, отвалился.
Капитан Харчевский двадцать лет назад служил у Петлюры. С этого он и начал, представившись Вальтеру в Альбасете.
— Глядите, мы здесь самые давние знакомые, — усмехнулся комдив. — Имел счастье воевать с петлюровцами. Командовали ротой? Получите взвод.
На Хараме, заменив убитого командира, Харчевский принял батальон. Он никогда не переспрашивал, не просил помощи. Коротко повторял приказ и — «слушаюсь».
Немного в бригаде и в дивизии командиров, которые не жаждали бы дружеской беседы по поводу любого приказа.
Харчевский держался в стороне, не брал слова на совещаниях, но Вальтер имел достаточно случаев убедиться: у бывшего петлюровца на плечах голова была.
Как–то вдвоем они выпили, Харчевский снял фуражку, погладил бритый череп, набрался смелости.
— Вы, товарищ генерал, москвич? Бывали на Пименовской?
— Не слыхивал про такую.
— Как же так?
Впервые он выглядел взволнованным; попросив стек, чертил на земле.
— Петровка, Каретный ряд. Тут церковь Святого Пимена. Меня в ней крестили, отца отпевали…