Сколько длятся полвека?
Шрифт:
— Останетесь за меня… Я с ними. И Харчевский.
Четыре часа в общем строю, глядя под ноги, исподволь следя за Харченко. Новый командир бригады распоряжался хватко, испанская офицерская фуражка на нем как будто годы. Широкий в кости, склонный к полноте, он был скор в реакциях, настойчив в приказах, которые отдавал низким гудящим голосом. Родной украинский язык помогал ему легко справляться с польским.
Харченко в Испании не первый день. Но до сих пор ходил в советниках, и между тем его положением и нынешним, командира «Домбровского», — пропасть. Перескочит ли?
Вальтер
— Пеший марш измотает людей и в срок не поспеем.
— Что попишешь, товарищ генерал.
— Пока мы топали–пылили, нас обогнало свыше сотни автобусов и грузовиков. Добрая половина — порожняк.
— Вас понял, товарищ генерал. В случае чего…
Харченко похлопал по кобуре.
— Только учтите…
— Не нарываться на высокое начальство, — усмешливо подхватил Харченко.
— Счастливо вам, Михаил.
— Спасибо, товарищ генерал, на добром слове.
Вальтер, однако, не спешил возвращаться в дивизию.
Еще короткий разговор с капитаном Харчевским.
Новому командованию, пусть бы и комбриг не оплошал, нелегко с марша в бой. Бывалый вояка Харчевский поможет и проследит за постоянной связью со штабом тридцать пятой.
— Слушаюсь.
Харчевский насупленно глядел из–под надвинутого на нос козырька.
Мог ли Вальтер подозревать: это — последняя их встреча, следующей ночью Харчевского убьют. Это случится в кромешной тьме, когда перед головной походной заставой замаячат расплывчатые тени, когда Харчевский крикнет: «Освободить дорогу!» — и получит в грудь итальянскую пулю.
Перед Вальтером немудрящий скарб из кожаного ранца Харчевского. Книга с поблекшим золотым тиснением. Он открыл страницу, заложенную потрепанной лентой:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только
верить.
Не понять, не измерить?
Недавно он бы поморщился — метафизика, «российский сентимент». Сейчас перебирал страницы…
…Не ехать нам с вами, капитан Харчевский, с улицы Разина через площади Ногина, Дзержинского, через Сретенку к Сухаревской, вдоль Самотечного бульвара на Краснопролетарскую, что в далекие времена вашего детства именовалась Пименовской…
Под Леридой, отражая вместе с другими частями группировки Листера корпус «Арагон», домбровчаки оправдали надежды командования. Генерал Рохо сдержал обещание, и тринадцатая возвращалась на переформировку в 35-ю дивизию.
Сколько дорогих могил оставила эта бригада, скольких похоронила в горах и на равнинах Испании! Еще в метельные февральские дни под Теруэлем Вальтер пришел проститься с командиром батальона Яном Ткачевым, с комиссаром другого батальона Ламасом и его заместителем Айзеном, с Гутманом, командиром роты имени Ботвина…
Сейчас он пробежал взглядом по рядам и не находил многих. Убиты? Ранены? В плену? Без вести? [55]
Он
— Пусть испанские товарищи мне простят, буду говорить по–польски. У меня впервые после долгого времени появилась возможность произнести речь на родном языке…
Ваша бригада пришла в мою дивизию в первые дни этого тяжелого периода, который мы теперь переживаем. Прибытие ее означает приток свежей крови в дивизию, в которой борется старая 11-я и более молодая 15-я бригады. Теперь к нам прибыла 13-я бригада имени Домбровского. Она имеет боевые традиции первого батальона под Мадридом и свою собственную традицию, выкованпую во многих боях на всех фронтах Испании.
Мнение о действиях бригады под Леридой принадлежит к таким, какие хотелось бы иметь о всех бригадах.
Ваша бригада относится к тем частям, которые в сложной и тяжелой обстановке вели себя лучше других. 13-я бригада своей боевой деятельностью под Леридой доказала, что стоит на уровне передовых бригад испанской армии.
Но этого мало для вас как бригады и для нас как дивизии. Следует поднять выше работу, ибо каждый будущий бой будет тяжелее тех, которые мы миновали. Это обязывает к напряженной работе. Потому что одним энтузиазмом еще нельзя воевать. Энтузиазм и плохо работающий пулемет — это брак. Энтузиазм и хорошая работа пулемета могут задержать танки и итальянские бандеры.
Поэтому я обращаюсь к вам, товарищи, поднимайте культуру владения оружием. Нельзя считать, будто все уже освоено. Было бы очень плохо, если б роты сказали себе: все уже сделано, последние бои проведены безошибочно [56].
Вальтер не причислял себя к безудержным оптимистам. Но придерживался взгляда: пока воля не сломлена, последний патрон не выпущен, надо драться. От количественного и технического соотношения зависит не все. История войн учит… Без истории ясно: силы республики не исчерпаны полностью. Раз так — биться. «Надо думать лишь о том, о чем надо». Его ободрила эта формула, пришлась по душе. «Лишь о том, о чем надо».
— Вам, товарищ Торунчик, сосредоточиться на учебном расписании.
Перестановки в 13-й бригаде не прекращались. Генрих Торунчик вступил в должность нового начальника штаба. У него круто поднимавшийся к макушке лоб, увеличенный ранними залысинами, нос мягкой грушей. Тихие, незлобивые глаза.
Поди угадай, что именно ему предстоит принять под свое начало «Домбровского» и другие интернациональные части при последнем исходе из Каталонии. Угадай, что годы сведут их в польских уже мундирах и Генрих Торупчик до конца останется одним из самых близких твоих друзей…
Вальтер не разрешал себе выключаться из ритма, расслабляться. Заполнял до отказа каждый час. Забот сегодняшних и завтрашних хватало.
Набив машину подарками, он отправился в госпиталь, в Барселону. Из госпиталя на Монте Лючию. В доме на горе, неподалеку от монастыря, размещалась скромная штаб–квартира советников. Новые лица.
На залитой солнцем булыжной улице у цветочпого магазина — Мальро.
— Рад, что генерала Вальтера коснулось дуновение • весны.
— Весне все возрасты покорны.