Скользкая дорога
Шрифт:
«Сколько себя помню, мне всегда нравилось строить. Когда я была маленькой, мне не нужны были никакие игрушки, кроме конструкторов. Мои подружки бегали по локациям, играли там в королев, принцесс, фей. Тянут меня за руку в Среду — а я ни в какую. Я строю. В моей памяти часто всплывает картина, как я, шестилетняя девочка, собираю из конструктора маяк. И до того он мне примитивным показался, что я сама выточила нужные детали и сделала внутри корпуса винтовую лестницу, а в прожектор вставила настоящую лампочку. Сомнений, кем стать, у меня никогда не было.
Конечно, я прекрасно понимала, что строить какие-нибудь там небоскребы по моим проектам никто не будет — у нас пустуют сотни тысяч квадратных метров зданий и сооружений на любой вкус, любых размеров и цветов. Сейчас вообще строят немного. Но меня это нисколько не сдерживало. Я без остановки рисовала проекты новых корпусов представительства Палаты, театра старой оперы,
Моя семья жила очень небогато. Мама работала в клининговой зоне нашего токийского представительства Палаты, а папа вообще умер через два года после моего рождения. Он был весьма странным человеком, яростным противником всего технического. Он зачитывался Толкиеном, не пользовался левиподом, ходил только пешком, а за пять лет до смерти принудительно отключил синхронизацию чипа роговицы глаза с «облаком». Из-за отсутствия бэкапов, когда у него диагностировали опухоль в мозгу, было уже поздно.
13 лет назад мама в попытках заработать нам с ней побольше денег устроилась на работу в клининговый отдел бюро «Кайерс-энд-Мист». Нельзя сказать, что там она стала получать на порядок больше, но семейный бюджет мы все же смогли подправить. Я, как могла, тоже подрабатывала — делала иллюстрации средневековых замков к историческим книгам».
«Простите мне мое невежество, — послышался голос Валерии Видау, которая утонула в кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, — но не могли бы вы пояснить, что это за бюро — «Кайерс-энд-Мист»? А то вы так о нем говорите, как будто мы знаем».
«Да, конечно, госпожа Видау, — Икуми напряглась, потому что никак не могла понять, то ли Валерия со всеми разговаривает в такой весьма жесткой манере, то ли она питает к Икуми неприязнь, однако быстро сообразила, что сейчас не время отдаваться этим ненужным мыслям, и сосредоточилась на защите своей кандидатуры. — Компания «Кайерс-энд-Мист» была, да и сейчас является, топовым японским архитектурным бюро. Они делали проекты реконструкций и реноваций не только для крупных заказчиков в Токио, но и по всему Японскому архипелагу. Мама прекрасно себя зарекомендовала на работе, ее повысили до начальника клинингового отдела, а управляющий директор бюро просил, чтобы она лично следила за безупречной чистотой его кабинета. Она потихоньку стала закидывать удочки на предмет стажировки своей доченьки в «Кайерс-энд-Мист», и в один прекрасный момент управляющий директор сдался. Я получила четырехмесячный контракт на стажировку. Никаких денег, конечно, не платили, да мне и не надо было — я стала стажером не где-то, а в «Кайерс-энд-Мист»! Через полгода можно было дослужиться до ассистента, начать получать жалование. Ну а дальше бы я уж позаботилась о своей карьере. Через пару недель после моего чудесного попадания в «Кайерс-энд-Мист» туда взяли еще одного стажера — парня с моего курса. Красивого, как бог… Он был такой высокий, спортивный, глаз не оторвать! Иногда он расстегивал две верхние пуговицы рубашки, когда было жарковато, а я ходила мимо его стола туда-сюда со стаканчиками воды, чтобы хоть краем глаза взглянуть на островок выглядывающей из-под рубашки груди. Я в него влюбилась очень быстро. Он, конечно, это довольно скоро понял, и отказать ему я не смогла, да и не хотела. Он был просто неуемный — мы, наверное, каждую пятницу вечером, когда все уходили, закрывались в туалете и занимались сексом до потери сознания. Рисовал он весьма прилично, но до меня ему было далековато. Техника, скрупулезность — с этим никаких проблем, но вот фантазия явно была его слабым местом.
Я познакомила его с мамой, стала приводить к себе домой. Да, звали его Эйзо Окада. Я просто летала с ним… Омрачало сказку только одно — каждый из нас был кандидатом на вылет, поскольку нам сразу сказали, что успешно завершит свою стажировку только один — тот, чей проект ветлечебницы более всего впечатлит управляющего директора. Это справедливо: лучшее бюро — лучшие таланты.
Однажды вечером, накануне дня защиты, мы сидели у меня дома, и Эйзо попросил глянуть его проект. Он принес его с собой в тубусе. Никаких проекций — все должно быть начерчено на бумаге. Что я могу сказать — с листов на
Утром мы пришли на защиту. Первым выступал Эйзо. Он достал свой проект и начал презентацию. Говорил он красиво и артистично, словно пытался впарить набор лазерных насадок для зубного пера. Потом настала моя очередь. Я открыла тубус и первое, что почувствовала, — это ударивший в нос запах кофе. Я достала оттуда залитые коричневые листы… В общем, вы, конечно же, поняли, что никакой защиты тогда у меня не получилось, и Эйзо прошел в ассистенты. Управляющий директор попросил меня не расстраиваться, а потом сказал мне собрать свои вещи и покинуть офис. Эйзо, кстати, после той защиты мне не позвонил и не написал ни разу. Он довольно быстро дослужился там до позиции специалиста, но дальше не продвинулся.
Я не стала говорить маме про то, что сделал Эйзо, а просто сказала, что его проект был лучше, чем мой. Она очень расстроилась, пообещала поговорить с управляющим директором, но я ей запретила это делать. И все же она несколько раз ходила к нему, просила, рассказывала, какая ее доченька умница-разумница, чем в итоге так его достала, что через неделю вещи пришлось собрать и ей. Ничего личного — просто менеджмент. Я бы на его месте так же поступила.
Не буду рассказывать, через что нам с ней тогда пришлось пройти. Тот свой проект я отрисовала заново довольно быстро, и даже нашла в прошлом варианте неточности и устранила их. Кстати, через десять лет после того позорного окончания стажировки «Кайерс-энд-Мист» купили мой проект — эта ветлечебница стоит сейчас в Осаке. Тогда же, после покупки проекта, они предложили мне у себя позицию специалиста, но я им отказала, потому что на моем месте работы условия были не такие уж и плохие. Хотя кого я обманываю. Из-за непрошедшей обиды отказала. Правда, когда через полгода меня позвали уже на позицию ведущего специалиста и за совсем другой гонорар, я согласилась. Управляющий директор был прежний. Много позже мы с ним как-то напились, и я, спрятав гордость, рассказала ему про ту защиту проектов, про поступок Эйзо. Он на удивление ровно к этому отнесся. «А ты бы хотела, чтобы все сложилось иначе?» — спросил он меня. «Нет…» — ответила я, но на самом-то деле, конечно же, я хотела, чтобы все сложилось по-другому! Конечно же, я хотела, чтобы моя мама не повесилась из-за того, что три месяца сидела без работы. И конечно же, я хотела ходить с коллегами в бар после рабочего дня в «Кайерс-энд-Мист», а не мчаться после двенадцатичасовой смены в клининговой зоне представительства Палаты на другой конец города, чтобы в частном порядке натаскать школьника на поступление в архитектурный.
Каково же было мое потрясение, когда в составе команды, которой я пришла руководить в «Кайерс-энд-Мист», оказался Эйзо. Лицо было все такое же красивое, а вот фигуру годы не пожалели. Перед командой была поставлена задача по реконструкции офиса юридической фирмы «Мари Моррисон ЭлЭлПи» в Токио, который располагался на девяносто восьмом и девяносто девятом этажах башни «Ле». Меня поражало, что Эйзо вел себя со мной как ни в чем не бывало. Знаете, есть такая порода людей, которые могут создать себе миф со своей собственной правдой и свято в него уверовать, и это был его случай. Но во мне кипела злоба! Если бы не его подлая подножка, не десять пропущенных из-за него лет, кто знает, кем бы я была сейчас в «Кайерс-энд-Мист»! Уж точно не каким-то там ведущим специалистом…
Однажды, на дне рождения бюро, я позволила себе выпить лишнего. Это случилось на глазах у всей фирмы, у всех одиннадцати человек. Я встала из-за стола, чтобы налить себе кофе, и спросила коллег, захватить ли кому-нибудь чашечку. Эйзо попросил. Я взяла чашку, подошла к нему и вылила кофе ему на голову. Конечно, он начал орать — и от возмущения, и от унижения, и от боли, разумеется, тоже. А я на него рявкнула: «Лучше б тогда ты мне вылил кофе на голову, а не в тубус!»
Я видела, как управляющий директор тогда посмотрел на меня, опустил глаза и покачал головой.