Скользящая во снах
Шрифт:
Знаешь, Агата, что было дальше? Я прочла его послание и поразилась: никогда не думала, что он однажды откажется от меня. Кричала, упрямо доказывала, что такого быть не может, не хотела принять подобный конец! Но Хаим подтвердил, что Тиирон женился на особи из своей расы, и они уже ждут совместного ребенка. Жить я больше не желала, но два сердца настойчиво продолжали стучать во мне так же размеренно, как и раньше: моё и твоё... Потом снова случилась истерика, и начались роды. Так в полночь, после суток мучения, на свет появилась ты, Агата.
Хочу, чтобы ты знала, я действительно старалась полюбить тебя, пробудить в себе хоть какие-то материнские чувства, и не переносить на тебя свои боль и разочарование. Но слабости мои победили.
Мне казалось, я уже начала привыкать к тебе, даже радовалась вместе с Хеской твоим достижениям - первой улыбке, первому зубу, первой попытке сесть... Ты была так похожа на меня, просто одно лицо! Но однажды я вышла за тобой во двор, забрала тебя у матери с коленей и случайно заглянула в твои глаза. Они поменяли цвет, Агата. Ярко-зеленые глаза твоего отца пристально смотрели на меня и лучились наивностью и любовью. Многое способна забыть женщина, но только не глаза, в которых впервые утонула. Это стало последней каплей в океане моего горя, и жить с вами я больше не смогла... Однажды, повзрослев, ты вспомнишь эту мою исповедь и, кто знает, возможно поймешь и простишь.
P.S. Это важно: спустя год в пустых страданиях и самобичевании, я нашла себя в любимом деле, но и здесь злодейка судьба не пощадила ни моего учителя, ни меня... Я дала клятву камню, от которого стоило держаться как можно дальше; берегись желтого кулона, не поддавайся его чарам! Сейчас я очень далеко и по-своему счастлива, но предчувствие беды не оставляет меня.
Не доверяй никому.
Мария.
Я стояла у окна и в третий раз перечитывала письмо. Злилась ли я на эту женщину, так и не решившуюся даже в письме назвать меня дочкой? Нет, но и жалости к ней не испытывала. Она бросила меня и ушла неизвестно куда только потому, что отец не оправдал ее надежд, а я унаследовала от него цвет глаз. Я засмеялась и сама поразилась, насколько злобно у меня это получилось.
Настроение ухудшалось с каждой минутой, сжав письмо в руке, я осознала, чего сейчас хочу больше всего: мне срочно нужно было выговориться Ратику и Риду, и плевать я хотела на домашний арест.
Вбежав в их дом без стука, сразу налетела на Рида. Он, увидев меня, сморщился, будто съел что-то очень кислое и стал собираться на выход. Ну и ладно, значит, не расскажу ему ничего. Оббежав сбоку этого недотрогу, я грустно улыбнулась и обратилась к Ратику:
– Ты мне нужен, идем.
– А твой арест? Уже амнистировали?
– друг потянулся за обувью и с интересом ждал ответа.
– Да-да, - от нетерпения я постукивала одной ногой по полу и теребила письмо Марии в руках.
– Что это у тебя?
– Рид замер в дверях и посмотрел прямо на измятую бумажку.
– Ну-ка, покажи.
– Нет, это тебя не касается!
– схватив Ратика за руку, я потащила его на выход, попутно пытаясь обойти его брата - здоровяка.
– Дай сюда!
– этот громила одним движением вывернул мою руку и схватил письмо.
– Прочитаю и верну. Хватит уже с вас неприятностей!
Я хотела накричать на него, бросить в него парочку пульсаров или хотя бы ударить кулаком прямо по наглой роже, но снова остановилась. Опустив голову, пробежала к окну и уставилась на улицу, встав спиной к обоим братьям. По щекам текли слезы, и это было так непривычно для меня, что я сама растерялась. Причина была очевидна - мне хотелось выть от обиды на Рида, потому что он позволяет себе так со мной обращаться. А я сдерживаю свой нрав, не хочу оттолкнуть его от себя еще сильнее. С другими девчонками он себе не позволял такого, а со мной - вот, пожалуйста! Я бы и сама дала ему это письмо, если бы он был приветливее, если бы просто попросил, потому что всегда бежала делиться с ними всем, что выбивает меня из равновесия. Хаим только смеялся над моими страхами или переживаниями, а в этом доме всегда находится кто-то сочувствующий и понимающий...
–
– сзади меня раздался тихий голос Ратика.
– Ну ты чего? Что в той бумажке такого важного? Ничего, что может стоить хоть одной твоей слезинки, - друг одним движением подтянул меня от окна и крепко прижал к себе.
– Тебе очень не идет плакать, а вот когда ты улыбаешься, сразу на душе светлее становится. Ну-ка, где твоя улыбка? О, представляешь, твоя ямочка на правой щеке пропала - похоже кто-то переедает на ночь...
– Да иди ты!
– я засмеялась и повернулась к окну задом, к братьям передом.
– Дочитал? Теперь отдай письмо мне.
Рид, выглядевший непривычно растерянным и хмурым, протянул мне листок, и я сразу передала его Ратмиру. Тот неуверенно посмотрел на бумагу, затем на меня.
– Да читай уж, - я вытерла остатки слез ладонью и снова отвернулась, - сама не знаю, что на меня такое нашло, я всё равно за этим и пришла. Поделиться хотела...
Рид хмыкнул и пробасил:
– Хорошенький подарочек на совершеннолетие. И это нормально плакать, когда в день рождения тебе такое письмо присылают. Я бы ей за это послание руки-то подкрутил... Еще и хвастается, что дело любимое нашла, а тебе какая польза с того? Лучше бы золотишка прислала или хоть тряпок каких новых, как ты любишь.
Старший брат Ратика одним движением развернул меня к себе и, поддев рукой подбородок, заставил смотреть на него:
– Ты, главное, пойми, Гатька, матери не бросают своих детей от того, что у них цвет глаз похож на отцовский! Я имею в виду настоящих матерей, таких как наша, как Хеска твоя, как тысячи других... В горе и радости они рядом, понимаешь? А эта твоя Мария - просто зацикленная на себе истеричка и сво...
– Рид!
– Ратмир ознакомился с содержанием письма:-) и вовремя прервал брата.
– Всем и так понятно, кто такая эта неженка, и надо было додуматься исповедаться дочери в такой день! Да еще как выкрутила, вроде как сама ты и виновата, что мамка бросила - долго рожалась, цвет глаз поменяла, еще и смотрела (просто кошмар!!!) с любовью! Просто всё назло ей делала. Хорошо, хоть не притопила тебя перед уходом от избытка чувств...
Я усмехнулась. Как всегда, наши с Ратиком мысли совпадали.
– Идем, смоем с тебя всю печаль! Предлагаю махнуть на речку, в такую жару дома сидеть вообще не охота!
– друг схватил все еще горестно вздыхающую меня за руку и потянул за собой, постоянно болтая на ходу: - Вот окунемся пару раз, и всё придет в норму! Вода - она, знаешь, всё-всё лечит, только главное не увлекаться! А то, слышала, Потап вчера снова чуданул? Напился, зараза, браги и ну нырять на спор, то с одного обрыва, то с другого! Так и до отшиба дело дошло, нырнул он оттуда за пятак серебрушек, не рассчитал, как всегда, и об булыжники головой тюк!
Я всплеснула руками и скривилась:
– Помер?
– Кто, Потап? Ты что, забыла, как этот детина выглядит? Булыжники вдребезги разлетелись, а у него легкое сотрясение, да глаз один снова бегать начал сам по себе. Да и это скоро пройдет! Батя у него знатный оборотень был, тоже сил немерено ...
– А где его отец сейчас?
– Как где? На железных островах, срок мотает. И было бы за что! В завязке лет десять был, а потом в Мастивир, столицу людей, поехал на ежегодную ярмарку, да там и сорвался. Напился до чертиков и в драку полез с оборотнями чистокровными, силушку им свою хотел доказать. А там, оказывается, король Эриус третий, "великий и ужасный", с делегацией присутствовал, ну и попал под горячую руку: карету, в которой он уехать хотел, в дрянь разбили, охрану всю покалечили, самому королю нос и пару ребер сломали. Хорошо в делегации драконы были, они-то драку и разнимали. Эриус сразу всех, кто дрался и кто просто присутствовал, казнить хотел, но потом брат его младший вмешался, Ангус. Суд провели, суть вопроса выяснили, как положено. В общем, еще лет десять примерно мужикам на островах работать.