Скользящие души, или Сказки Шварцвальда
Шрифт:
Конрад отступил от нее на шаг и прищурил глаза.
— Не потому что ты принудил меня. Не льсти своему болезненному самолюбию. Я устала, мой бывший друг. Устала смертельно. Мой земной путь закончится на городской площади через несколько дней, и часы неумолимо отсчитывают оставшиеся до освобождения мгновения. И лишь от тебя сейчас зависит, сможем ли мы продолжить существование вне времени.
Лицо епископа вспыхнуло от негодования. Он оскалился подобно хищному зверю:
— Ты меня не проведешь! Когда твоя кожа начнет дымиться и трескаться
Регина равнодушно вздернула брови.
— Думай как хочешь. Прошу тебя лишь об одном: в тот момент, когда палач поднесет факел к костру, будь на площади. И ради нашей любви, что давно умерла, надень на правую руку мой подарок. Уходя, я мечтаю вновь увидеть твои глаза и услышать биение живого сердца.
— Ты просишь о невозможном! Нельзя вернуть то, чего нет. Моя душа высохла дотла, она подобна пустыне, где носится пыльный ветер — призрачный хамсин.
Но я не премину доставить себе радость. Напротив твоей поленницы запылает костер богоотступника, посмевшего сомневаться в величии церкви, безумного глупца Иоахима из Марцелля.
Регина зашипела словно разъяренная кошка. Ее высокое тело изогнулось дугой, пальцы скрючились, выпуская несуществующие когти. Черные глаза заблестели гневными угольками.
— Глупца, говоришь? Именно в его стойкости и искренности люди увидят доказательства величия своего Бога, и будут правы.
Ты сотворишь из несчастного, верящего в справедливость священника желанную жертву. Каждое слово Иоахима перейдет из уст в уста и останется в людской памяти. Имя его сохранится в летописях и обретет бессмертие, в то время как твое будет навеки покрыто проклятием.
Тот, кого ты нарек глупцом, способен видеть зло в каждом его проявлении, потому что душа его чиста от скверны и принадлежит молодому Богу. Святому отцу достаточно было одного пристального взгляда, чтобы почувствовать твою звериную суть. Погубишь его — погубишь себя, и пути назад уже не отыщется. Спасешь его — и надежда на нашу встречу останется.
Продолжительное молчание стало ей ответом. Наконец епископ встал с кровати и сделал шаг к замершей в ожидании Регине.
— Хорошо, любовь моя, — красивые губы Конрада изогнулись в улыбке. — Тогда я посмею предложить сделку. Я загашу под ним пламя, но и ты скажешь, где находится нужная мне вещь.
— Клянись, хитроумный лжец! Клянись именем Кернунноса, ради которого ты пролил реки невинной крови!
Епископ обжег Регину холодным сапфировым огнем и, выйдя на середину кельи, очертил вокруг себя воображаемый круг. Сотворив заклятие, призывающее Рогатого Бога, достал из ременной сумки небольшой стилет и молниеносным движением проткнул острием безымянный палец. Крупная капля, упавшая в центр круга, шипя, испарилась. Клятва была принята.
Регина, успокоившись, вышла из темноты и поравнялась с Конрадом.
— Я
Женщина улыбнулась. Ее глаза с нежностью окунулись в синеву глаз стоящего в шаге от нее человека.
— Твой медальон сейчас обрел другого хозяина. Моя преемница является его хранителем. Но взять его просто так невозможно. Охранное заклятие лишит вещь силы в случае ее хищения. Лишь добровольно переданный или преподнесенный в дар амулет сохранит власть… И не радуйся раньше времени, хитроумный обольститель! Она сама должна его отдать, сама, от чистого сердца и с добрым намерением, а не следуя твоей просьбе.
— Будь ты проклята, лгунья! Ты снова обвела меня вокруг пальца!
Регина, сложив руки на груди, хладнокровно ответила:
— Помни, Кернуннос принял твою клятву, а я ответила на вопрос. А сейчас оставь меня. Позволь мне предаться сладким воспоминаниям…
Конрад, сжав в бессилии кулаки, повернулся и направился к выходу, осыпая знахарку проклятиями. Дотронувшись до ручки, он замешкался и повернулся к женщине, замершей в центре символического круга.
— Ты услышишь стук моего сердца, Регина. Обещаю.
— Ты подыскал себе замену, хладнотелый? Нашел того, кто поменяется с тобой местами, добровольно остудит собственное сердце? — колдунья рассмеялась.
Конрад снисходительно прикрыл глаза. Он еще не выбыл из игры.
— Невелика заслуга остудить поросшее шерстью сердце… — продолжала издеваться ведьма.
— Посмотрим… — улыбнулся епископ и, не дожидаясь продолжения насмешек, закрыл за собой тяжелую дверь. — Зачем мне бесполезное волчье сердце, когда два других добровольно лягут на блюдо, горячих, живых, любящих? Бесценных… — прошептал он, удаляясь по коридору.
Итак, она вновь смогла перехитрить его.
Изящно обвела вокруг пальца. Предвосхитила грядущее.
Умело просчитав ходы, сотворила невозможное — амулет, перешедший ему от последнего шумерского жреца, символ забытого бога, породившего землю и сделавшего ее плодородной, амулет, символизирующий вечное перерождение, мудрость и тайное знание, знак бесконечности и гармонии, заключенный в фигурках двух поплетенных змей, кусающих друг друга, — стал недостижим.
Месть покинутой им женщины оказалась изощренно жестока. Он мог видеть медальон, трогать руками, носить на шее, как и прежде, но не мог воспользоваться его тайной силой. Защитный наговор сделал его обычной безделушкой.
Только за это проклятая лгунья заслуживает мучительной смерти.
Сидя в своем кабинете, Конрад перевел глаза на кроваво-красный закат над рейнской долиной. Небо, нависшее над городом тяжелыми снежными тучами, подернулось зловещим багровым заревом, словно кровеносные сосуды его пронизывали грозовые всполохи. С реки приближалось ненастье.
Конраду нестерпимо захотелось закрыть глаза и забыться сном. Дернув шелковый шнур в углу, он вызвал секретаря. Приказав заложить карету через полчаса, покинул кабинет, направляясь по тайной крипте в отдельное крыло тюремного корпуса.