Скользящие по краю войны
Шрифт:
В городе тишина. На столбах и бетонных заборах, вдоль дорог стали появляться свеженанесенные коричневой краской нацистские руны. Это меня беспокоило: как будто видишь тайное послание: "Готовьтесь, мы здесь, мы вас видим, мы идем к вам".
27 апреля Луганский облсовет провозгласил о самоопределении и образовании Луганской Народной Демократической Республики и о намерении провести референдум.
В
Сердце мое радостно забилось. Настроение улучшилось. Появился свет в конце тоннеля непрекращающегося хаоса революций. Простой и красивый выход, за Крымом, скорее, к спокойной и счастливой жизни.
Муж узнал через знакомых, где штаб по подготовке референдума. Хотелось поучаствовать. В одной из хрущевок к облезлой коричневой двери трехкомнатной квартиры на первом этаже по всей лестнице выстроилась очередь. Люди заходили один за одним, недолго задерживались, на выходе рассовывая по пакетам стопки белых бумажек.
В квартире везде – на подоконниках, на столе, на стульях, просто в углу на полу – лежали пачки свеженапечатанных приглашений на референдум. Помещение нежилое. Несколько женщин споро расправлялись с очередью. Одна записывала посетителей в журнал, выясняя, где данный человек планирует распространять приглашения. Две других отсчитывали и выдавали нужное количество пачек. Четвертая на карте города делала отметку, чтобы ни один дом не остался без уведомлений.
Теплый апрельский вечер был наполнен ароматами весны: сладким – цветущих деревьев, свеже-горьким – молодой листвы и прелым – теплой земли. Вся улица утопала в бело-розовой пене цветущих яблонь и вишен. У нас старались заполнить любой клочок земли и сажали фруктовые деревья вдоль заборов – и красиво, и полезно.
Наконец-то ко мне пришло это прекрасное настроение, которое бывает только весной, когда все вокруг пробуждается к новой жизни, буйно растет, цветет и щебечет. Мы летали от калитки к калитке, раскладывали бумажки по почтовым ящикам, оставляли в щелях ворот. Подшучивая друг над другом, тихо
Несколько раз в сумерках мелькали темные фигуры каких-то людей. Это было странно – обычно с наступлением темноты у нас по улицам не гуляют. В частном секторе нет ни одного фонаря на столбах. Если приходилось выходить в город в темное время – подсвечивали себе под ноги фонариками.
К десяти часам вечера приглашения закончились. Уставшие, но довольные, вышли на свою улицу. В нашем почтовом ящике что-то забелело в свете фонаря. Открыла дверцу, и на землю полетели, как белые бабочки, приглашения на референдум. Сколько их? Штук восемь, десять. Так вот значит, что это за тени мелькали. Такие же, как мы, добровольцы. Каждый бросил в наш ящик приглашение из своей пачки. И так ведь по всему городу.
За несколько дней до референдума случилось ужасное. Сначала поступали тревожные сведения, что радикалы съезжаются в Одессу. Около тысячи «нациков» встали на подъездах к городу. Перекрывали дороги. Уже было предчувствие – в Одессе что-то намечается на Первое мая. Ведь в городе была самая сильная оппозиция Майдану.
Муж целый день второго мая смотрел по интернету стримы из Одессы.
Крики. Крики. Крики.
Потом расстроенно сказал:
– Все, Одессе конец.
Это правда, конец, там, в Доме Профсоюзов, сгорела наша любимая столица юмора – веселая Одесса.
На референдум утром 11 мая пошла со смешанным чувством: побаивалась, что нас будет немного. А на улице люди шли со всех сторон к избирательному участку. Даже образовалась очередь на улице у входа на избирательный участок. В очереди много знакомых с моей бывшей работы. С некоторыми перекинулась парой фраз:
– Вы тоже пришли?
– Ну да, я еще сомневался, но после Одессы уже твердо решил идти.
Проголосовали. Кругом – в зале, на лестнице, у входа – дежурят суровые ребята. Все наши, местные работяги. Муж подошел поздороваться. О чем-то тихо с ними поговорил, а потом сказал мне:
– Иди домой. Я останусь с мужиками. Надо проследить, чтобы не было провокаций, а потом повезем бюллетени в избирком. Тоже надо охранять – могут напасть.
Конец ознакомительного фрагмента.