Скользящие в рай (сборник)
Шрифт:
– К тому же не забывай, это не дыра, мы в гостях у Назара.
– Короче, я хочу сказать, что не стану забирать ключи от квартиры. Пусть останутся у тебя. На всякий случай.
– Спасибо, Кристи. Стоит ли?
– Какой ты стал, Глеб. – Глаза нерпы превращаются в лужи.
– Прости, но… я не знаю, что говорить.
Кристина неуверенно трогает меня за плечо:
– Может быть, нам… уйти вместе?
– Уйти? – улыбаюсь я наконец. – Лучше утонуть, дорогая.
Возвращается Жорик. У него посвежевший вид. Они сидят еще некоторое время. Жорик молотит без передышки, все о возвышенном. Кристина помалкивает, стараясь выглядеть беспечной. Потом они уходят. На прощание Жорик изрекает:
–
(По-моему, он где-то вычитал эту прелесть.)
Скваронский уже совершенно пьян, может разговаривать сам с собой. Ему что-то настойчиво внушает единственный официант Назара, престарелый толстяк Марленыч, усатый и лысый, как тюлень. Я перебираюсь к стойке.
– Что, Кристина уже ушла? – интересуется Назар с каким-то робким вызовом. Я киваю в ответ. Он начинает усиленно тереть бокал. – Хочешь, я точно определю, чего тебе не хватает?
– Ну.
– Рожна! Вот чего! Вот как получишь рожно, вот тогда все у тебя будет в порядке.
– Ладно, кралнап гони (так мы называем крепкий алкогольный напиток).
– Тебе только кралнапы подавай. А люди тебе не нужны.
Из трех проституток осталась одна, подруги ушли с сутенером. Ее густо накрашенное лицо похоже на венецианскую маску. Она пьет пиво. Захмелевший жилец с верхнего этажа, забыв, что пора уже возвратиться домой, подсаживается к ней и начинает с жаром рассказывать о своем характере. Загасив сигарету, проститутка бросает на него безжизненный взгляд. Слышно, как заплетающимся языком он выводит:
– Ну ты хоть мыслишь чего-нибудь? Читала хоть какой-нибудь роман?
Меня перехватывает Скваронский, водка чуть не выплескивается из моего стакана. Он мутно смотрит мне в переносицу и цедит:
– Глеб, какое сегодня число? Все смешалось. Огни, люди, крысы… Ты сделал маленькую небрежность, так, пустяк, тьфу – и вся жизнь летит под откос. Надо быть осторожным, Глеб, надо быть осторожным. Никто не знает, чем ответит какая-нибудь мелочь, о которой даже уже не помнишь. Чем и когда. Слышите, Глеб? Никто, никто.
– Что же это вы каркаете, как ворон на кладбище, – отмахиваюсь я.
– Теперь ему ничего не поможет. Труп, – резюмирует Марленыч, ровняя узел на своем захватанном галстуке.
Скваронский откликается на удивление бойко:
– Ушами по щекам себя похлопай, Марлннн…
Мне трудно собраться с мыслями, я чувствую, как во мне рождается тупое раздражение, ни на что не направленное, злое. Я не могу их больше слышать.
Партия. Блондин сворачивает деньги в увесистую трубку и артистичным движением руки отправляет ее в карман своей джинсовой рубахи. Парни ошалело топчутся рядом на кривых трудовых ногах, они явно не в состоянии постичь свершившегося. Оба словно вылезли из парной: взъерошенные затылки, мокрые лбы и подмышки. Так сказать, поиграли в бильярд, на полную семейную наличность. Глоток холодного пива освежает победителя. Блондин отбрасывает со лба ухоженные космы и весело подмигивает безмолвным работягам – дескать, все, ухожу.
– Сыграем на так, ковбой? – негромко спрашиваю я.
Он оборачивается. От резкого движения напрягаются крепкие мускулы. Блондин оценивающе смотрит на меня, потом оглядывается по сторонам. Загорелое лицо бесцветно равнодушное. От брови к виску тянется белый шрам.
– Я на так не играю. – На губах играет улыбка невинного повесы.
– Тогда на все. – Я кладу на сукно стопку долларов.
Совсем недолго он мнется, для блезиру, и соглашается. Не может отказать. Ему жаль упускать еще один шанс – ночь длинна, да и выиграл он меньше,
Шары разлетаются. Он сразу начинает забивать, не желая тянуть время. Катает технично, легко, но без фантазии, голая механика. У него узкие пальцы пианиста, руки розовые, в цыпках. Ковбой успевает сыграть пятый шар, когда удача оставляет его, и тогда, спохватившись, он пытается запоздало притемнить. С досадой в голосе он принимается петь, что везет, мол, только в первый раз да, кажись, я выдохся, – похоже, он готов был бы даже к тому, чтобы подтянуть, лишь бы сократить слишком быстрый разрыв, но поздно, я не замечаю доброты и играю застрявший в правом углу красный шар. Даю левый верхний винт. Шар с треском уходит в лузу. Блондин выпрямляется, лицо уплывает за край светлого круга. Я обхожу стол слева. В голове у меня форменная мешанина из рваных эмоций. Сейчас мне важно сосредоточиться, и я заказываю Марленычу два пива, себе и противнику.
– Ну что, ковбой, – подмигиваю я ему, – жарко, как в Сахаре? Бывал в Сахаре? А мне почему-то везет.
Блондин больше не поет. К чему теперь петь? Я не вижу его лица, да и не стараюсь увидеть.
– Играю свой. Вон на того, по правому борту.
Бью под шар. Верхний боковик. Уходят оба. Композиция, словно на бис – шарахаю от четырех бортов. Шар чертит бубны и входит в лузу, как пуля. Играю шар на красный. Даю резаный. Зрители роняют щекочущий самолюбие выдох. Красный взмывает в воздух и падает в гнездо, точно баскетбольный мяч в корзину. Все-таки надо добраться и до заказного. Примеряюсь и так и эдак, ложусь на бок, приседаю. Потом ставлю мост и бью почти наугад. Туз нехотя уползает под стол. Мне надоедает пижонить, и я расстреливаю партию, как из пулемета. Последний шар решаю не трогать.
Жара. Плечи щекочет струящийся пот. Я тяжело опираюсь о борт стола. Блондин угрюмо маячит за спиной. Не поворачиваясь к нему, говорю:
– Ладно, хватит. Иди отсюда. Я же вижу, что ты шпилевой.
На борт ложится розовая рука в наждаке из цыпок. Он сбоку заглядывает мне в лицо: меловой шрам, глаза бешеные. Без слов двумя пальцами приподнимает рукав своей рубахи. К запястью, рукояткой к ладони, прикручен нож-стилет. Согнув по-лебединому кисть, он мизинцем прижимает его и слегка вытягивает кверху. «Тсс», – предупреждает он, бровью указывая на деньги, лежащие на углу стола. Я внимательно смотрю в его кошачьи глаза. Муть сплошная. Киваю. В ту же секунду хватаю кий поперек и коротким ударом бью ему в солнечное сплетение. Ковбой, ухнув, переламывается пополам, нож вылетает из рукава. Ему удается устоять на ногах. Немногочисленные посетители спешно отступают к барной стойке. Задыхаясь, блондин сгребает нож с пола и поднимает на меня оторопелый взгляд. Напрасно, кий вонзается ему точно в предплечье. Рука окончательно выпускает оружие. Блондин со стоном припадает на колено. Но мне уже мало. Как в игре, я намечаю мишени и бью их расчетливо, наверняка.
Играю грудь – и ковбой валится на спину. Опять плечо – на сукно. Он хочет достать меня ногой, но получает скользящий в челюсть. Обводной! Клапштос! Резаный!
Муть застит глаза. Крики. С грохотом падают стулья, посуда. Кто-то повисает на мне. Блондин с растопыренными пальцами слепо катается по полу.
– Ты что, совсем спятил?! – Голос Назара возвращает мне разум. – Псих! Убить его хочешь?
Отбрасываю кий. Просто не понимаю, что происходит. Блондин с трудом выбирается из развороченной мебели. Левая сторона лица разбита, к виску тянется кровавая слюна. Он тяжело оглядывает нас, в глазах томится сонная ненависть. Шумно дыша, он хромает к выходу.