Скоморох
Шрифт:
– Деда…
– Цыть, егоза. Все, что могло случиться, уже случилось. Нам еще тридцать верст скакать. Самой кусок в глотку не лезет, так подумай о людях, – зло и в то же время взволнованно произнес Смолин-старший.
Едва услышав девичий голос, Виктор тут же поплыл. Не может быть! Смеяна! Здесь! Ой божечки, держите меня трое! Что такого могло случиться, что воевода взял ее с собой в дальний поход, да еще и верхами? Это говорило о спешности и важности произошедшего события. Мысли об этом поселили в его душе тревогу. Однако он мог сколько угодно изнывать от любопытства,
– Людей накормить, – это уже к Добролюбу, – нам только попить, ей квасу, мне пива.
Стало быть, еда в глотку не лезет не только Смеяне, но и воеводе. Симптомчик, однако. Девушка прикрыла лицо от дорожной пыли и солнца. Как только она оказалась в тени крыльца, тут же убрала в сторону угол платка. Вся одежда изрядно пропылилась, хоть палкой выбивай. Еще бы: сушь стоит, так что пыли дорогой наглотаешься, даже если будешь ехать первым, а первыми ехали холопы, что случись – они и удар на себя примут.
Глянув на ее лицо, Виктор едва не лишился дара речи. Ну как не лишился, как раз и лишился: язык к небу намертво прирос, хорошо хоть нашел в себе силы отвести взор в сторону, закивать, как китайский болванчик, в знак понимания да провести дорогих гостей в помещение. Ох, стыдобища. Ведь понимает, что ничегошеньки-то ему не светит, а иди сердцу объясни, мозги-то разумеют, да только это бесполезно.
– Деда…
– А? Вот итить твою, навязалась на мою голову.
– Лучше бы было, если бы матушка поехала? А иначе никак, ведь сам ведаешь.
– Да ведаю. Добролюб, пришли кого из девок.
– Голуба.
– Я, хозяин.
– Помоги боярышне.
– Слушаюсь.
Отчего-то он подумал о том, что тут без женских дел не обойдется, а потому предпочел направить в помощь девушке многоопытную Голубу. Веселина, дочь кузнеца, могла и не управиться, молодая еще, а матери ее только успевай поворачиваться. Постояльцы торопятся, потому и обслужить надо быстро, тут же готовых блюд нет, готовят только по мере возникновения надобности. Имеются, конечно, холодное отварное мясо, колбасы, копчености, солонина, сыр, а если горячее, то это только ждать. Но тут, похоже, обойдется холодными закусками.
Видя, что персонал разрывается на части, припахали даже Ждана, отец с расковавшимся конем сам управляется. Виктор направился в ледник, откуда вернулся с запотевшим кувшином пива. Благо хоть не прошло и года, как здесь хозяина не стало, лед все еще был в силе и служил новым хозяевам, иначе намаялись бы. Поставив пиво перед воеводой, севшим в одиночку в дальнем углу, он уже хотел удалиться, чтобы также включиться в процесс обслуживания, но его окликнул Световид:
– Ты бы людишек моих горячим попотчевал.
– Дак нет ничего готового, батюшка-воевода, а вы, по всему видать, спешите. Богдан с конем быстро управится, глазом моргнуть не успеете.
– Ничего,
Вроде и кинул его воеводушка, а вот нравился он Виктору, спасу нет. Настоящий Хозяин, именно так, с большой буквы. Есть возможность о людях проявить заботу, хотя и холопы они ему, он и проявляет. Пожелал скомороха пригласить выступить у себя на дому, устроил развлечение не только семейству, но и всей дворне, да еще постарался устроить так, чтобы присутствовали те, кто не видел в прошлый раз. Но вот просьба вернуться и выслушать его слово отчего-то не понравилась вовсе. Это какой же может быть вопрос у воеводы к хозяину придорожного постоялого двора?
Ну коли уж не погнушался Световид сидеть за одним столом со скоморохом, то стоит ли удивляться, что он посадил напротив себя хозяина подворья, этот по положению на три, а то и на четыре головы выше будет. Но вот неуместно это: там-то было свое подворье и свои люди, а тут уж и посторонние глаза. Однако Виктор, хоть и удивился, предпочел сделать все молча, состроив морду кирпичом. Местному, скорее всего, было бы куда сложнее преодолеть свою робость, но он был представителем совершенно иного общества, поэтому перенес произошедшее без внутренней паники. Но вот сказать, что ждал добра от подобной чести, не мог. Непрост Смолин-старший, ох непрост.
– Гадаешь, отчего за стол к себе посадил?
– Дак в прошлый раз, когда вот так вот сиживали, я всю свою мошну порастряс, воевода-батюшка.
– Хм. Остер ты на язык. Но разве напрасно растряс? Ить теперь свой угол, заработок не в пример больше, чем когда на торжке скоморошил. Был ты перекати-полем бесприютным, а сегодня – уважаемый человек на всю округу. Не боярин, не купец, но и не ремесленник и не смерд.
– Это так, и судьбу клясть у меня и в мыслях не было. За совет добрый благодарствую.
Про то, что догадался о поддержке боярина при покупке холопов и усадьбы, Виктор все же решил не упоминать. Ни к чему оно. Не стоит давать понять человеку, что о том, чем обязан, полностью в курсе. Коли сам напомнит, то дело другое, а коли гордость не позволяет о том даже намекнуть, то тут уж Волков ни при чем. Вот не ведает, и все тут.
– Но думается мне, не за тем ты посадил меня за свой стол, батюшка-воевода, чтобы об этом речи вести. – Все же натура человека из другого общества взяла верх, и он, не удержавшись, задал вопрос, стремясь перейти к сути, уж больно любопытно было.
– Не затем. Ишь что деется-то. Золото барона Берзиньша добралось до Градимира и в крепости.
При этих словах Виктор совершенно искренне расстроился. Что ни говори, но живой боярич, помнящий об услуге, был куда предпочтительнее мертвого. Но если быть до конца честным, скребанула его обида, что вот он старался, жизнью рисковал, спас человека, а все зря.
– Царствие ему небесное, – перекрестившись, севшим голосом произнес Волков.
– Типун те на язык! – тут же вскинулся, как наскипидаренный, Смолин. И не было в его взгляде гнева, а только страх и беспокойство. И что все это значит?