Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова

Шляхов Андрей Левонович

Данилов смотрел в окно, и каждый из проплывающих мимо домов был для него не просто домом, а «домом с историей». Вот в этой школе у директрисы часто подскакивает до заоблачных высот давление. В этом доме живет скандальный ветеран Тимошин, способный кого угодно довести до белого каления своими придирками. Данилова с Верой он недавно обвинил в том, что они вместо спирта протерли перед инъекцией его зад ацетоном. В этой башне живет журналист, которому раз в четыре дня проводят гемодиализ. В следующем за башней здании, за свою протяженность прозванному Великой китайской стеной, выездной врач Данилов принял

первые в своей жизни роды. Девчонке этой осенью должно исполниться восемь лет, школьница уже. Неужели — целых восемь лет? А казалось — это было только вчера…

От шестнадцатиэтажки у метро «Рязанский проспект», где он получил по голове обрезком трубы, Данилов отвернулся заранее. Куда приятнее было созерцать супермаркет, откуда он госпитализировал в реанимацию сто шестьдесят восьмой больницы охранника, подкошенного осложненным инфарктом. Охранник дважды пытался помереть, но Данилов так и не дал ему этого сделать…

Угол Лоховецкой и Рязанского проспекта. Данилов улыбнулся, вспомнив мужика, отравившегося бутылкой паленой водки. Он потом написал на Данилова жалобу, читая которую ржала вся подстанция. Суть жалобы заключалась в том, что доктор (по халатности, а как же иначе!) использовал для промывания желудка не кипяченую, а обычную водопроводную воду. Так оно и было — не в каждом ведь доме найдется запас литров в двадцать — двадцать пять заблаговременно прокипяченной и остуженной воды. Заведующий подстанцией оставил жалобу без последствий.

А в подъезде «сталинского» дома напротив Данилова пытались ограбить наркоманы. Двое доходяг, еле стоящих на ногах, угрожали ему ножом и вообще чувствовали себя крутыми перцами. Данилов отговорился тем, что все наркотики уже успел израсходовать на вызовах и благополучно ушел. Впрочем, ему ничего не стоило выбить нож из дрожащей руки и размазать обоих горе-грабителей по грязной стене подъезда, но Данилов не любил насилия и по мере возможности старался не прибегать к нему.

Троллейбус поднялся на мост, и взору Данилова открылась малая родина — московский район с загадочным названием Карачарово. То ли кого-то когда-то здесь карали за некие злокозненные чары, то ли карали при помощи этих самых чар. Остряк Полянский на полном серьезе утверждал, что жители Карачарова издревле отличались чрезмерным пристрастием к зеленому змию, вследствие чего обычно передвигались на карачках, так как ноги отказывали им служить. Отсюда и пошло название «Карачарово».

Данилов, как и подобает коренному москвичу и истинному патриоту родных мест, придерживался более красивой версии, а Полянскому, как только тот вспоминал про «карачки», по-дружески советовал заткнуться.

Родное Карачарово нравилось Данилову больше всех прочих мест в Москве. Небольшой уютный район, до сих пор сохранивший остатки первозданной патриархальности. На узеньких зеленых улочках, где еще сохранились двухэтажные дома, возведенные после войны пленными немецкими солдатами, царили покой и умиротворение. Данилову с детства казалось, что, отгородившись от мира железнодорожным полотном с одной стороны и эстакадой — с другой, Карачарово живет в своем особом неспешном ритме, убыстряя его в самых, что ни на есть, исключительных случаях.

Глава четырнадцатая

Сотрясение основ

— Представляете?

Берет и сует мне в нагрудный карман полтинник!

— Рублями?

— Естественно! Как сторожу на стоянке. И говорит так, знаете ли, вальяжно: «Держи, братан, на сигареты!»

— А ты чего?

— Достаю его полтинник, добавляю к нему свою десятку и сую ему за резинку треников, да еще от души щелкаю его по пузу и говорю: «А это тебе, братан, на надгробие! Если из дерьма делать, то как раз денег хватит!»

— Алексей Вячеславович, зайдите, пожалуйста, ко мне! — попросила Елена Сергеевна, появляясь в дверях курилки. — Немедленно.

— Иду! — доктор Могила оборвал свой рассказ, сделал одну за другой две жадные затяжки, с сожалением затушил длинный, чуть ли не в полсигареты окурок и, провожаемый ободряющими репликами коллег, пошел в кабинет заведующей.

— Садитесь, Алексей Вячеславович, — новая заведующая, в отличие от Тюленькова, не любила, чтобы подчиненные стояли перед ней в позе провинившихся детей. — Скажите, пожалуйста, неужели вам мало одной жалобы за месяц? Зачем нарываться снова?

— Да не обзывал я вашего полкаша «трехзвездочньм холуем»! — воскликнул Могила. — Сколько можно!

— Он скорее ваш, чем мой, — спокойно поправила Елена Сергеевна. — Ведь это вы были у него на вызове.

— К сожалению! — Могила надулся и демонстративно уставился в окно.

— Учитывая неопределенность ситуации, я не стала объявлять вам выговор, хотя наверху мое решение не встретило понимания, а ограничилась беседой, во время которой вы утверждали, что с больными всегда ведете себя корректно. Было такое?

— Было! — кивнул Могила.

— И как же с этим вашим утверждением вяжется ваш же рассказ, который я только что слышала?

— На оскорбление надо отвечать оскорблением!

— Да, да, конечно — око за око, зуб за зуб, — поддакнула Елена Сергеевна. — Вам сколько лет, Алексей Вячеславович?

— Сорок один.

— А мне показалось, что четырнадцать…

— Но поставьте себя на мое место, Елена Сергеевна! — Могила возбужденно замахал руками. — Какой-то хмырь позволил себе таким вот царственным жестом оскорбить меня…

— Вас оскорбил сам поступок или сумма? — уточнила Елена Сергеевна.

— И то, и другое! — вырвалось у Могилы. — То есть конечно же поступок!

— А нельзя было просто отказаться?

— Можно, но тогда у меня на душе остался бы осадок, — Могила перестал жестикулировать и понизил голос: — А так — я поставил хама на место.

— А он напишет на вас жалобу, — вздохнула заведующая. — Это будет вторая жалоба за месяц, и тогда вы точно на год распрощаетесь с премией… Стоит ли овчинка выделки?

— А вдруг не напишет? — предположил Могила.

— Напишет другой, — уверенно ответила заведующая. — Ведь вы не собираетесь менять свое поведение?

— Ну почему же, Елена Сергеевна…

— Я не могу понять, что происходит на подстанции, — заведующая нервно завертела в руках взятый со стола карандаш. — Не самая плохая подстанция, не самые плохие сотрудники, и вдруг столько жалоб… Такое впечатление, что с моим приходом все рухнуло в тартарары! Неужели при Тюленькове все было так же, но он попросту прятал концы в воду? Не может быть!