Скоро я стану неуязвим
Шрифт:
Стульев в комнате нет; вид у парней довольно глупый. Не знают, куда девать руки. В отличие от меня, разумеется.
— Ты знаешь, зачем мы здесь. Из-за крутого чувака. Говорят, тебе известно, куда он подевался.
Сполох! Тут только начинаю понимать… Слухи ходят уже некоторое время… Он не появлялся дольше обычного — недель восемь, или около того. Начались всякие разговоры… Я стараюсь, чтобы на лице не отразилось никаких эмоций.
— Ты с ним сражался? Типа, он твой враг. Вы ведь были суперврагами. Говорят, в последний раз
Мы сражались — однажды, над океаном. Я был в реактивных ботинках, пытался летать, как он. На нем был тот дурацкий кожаный пиджак, волосы спадали на сверкающие глаза. Я проиграл.
Феном все трепется.
— Ни самого не видно. Ни вестей. Что могло случиться с таким чуваком? Телепаты говорят, он просто исчез.
Вообще-то, хороший вопрос, и я с минуту раздумываю. Все равно не понимаю, кто мог убить Сполоха, или хотя бы каким образом. Считается, что он в принципе неубиваем — все думали, что он так и будет летать по миру, спасая котят и сажая в тюрьму типов вроде меня. Я ни разу не видел, чтобы он достиг своего потолка — даже в тот день на мосту «Золотые Ворота», а ведь тогда на миг исполинский вес этой штуковины обрушился на его хрупкое тело. Он, если что-то одним махом не обрушит, то медленно утолкает — так, как вытащил Деймос на новую орбиту, подальше от марсианской станции. Можно сказать, он — мое величайшее изобретение.
Последний гран изотопа иридия, который мог его остановить, оторвался от планеты много десятилетий назад, точно бейсбольный мяч, перелетевший через забор на улицу. А чтобы получить новые изотопы, понадобится много-много жара и давления, как в центре немаленькой звезды, или в дзета-измерении. Примерно там, откуда он черпает силы.
— В прошлый раз он тебя приложил? Ты его после этого еще видел?
Тупица. В прошлый раз меня победила Дева, хотя это ничем не лучше. Снова пауза. Блютус таращит глаза — бесстрастный, как жесткий диск в человечьем обличии.
— Что, сказать нечего? Понятненько… Легко не расколешься? Я найду способ! — Он щелкает локтевым лезвием, туда-сюда, демонстрируя его во всей красе. Прекрасный клинок! С тех пор, как меня заперли, появилось много новинок… Интересно, как выделываются остальные супергерои? А вдруг мои трюки устарели?
— Ну, намекни хотя бы! Хочешь оказаться на разделочном столе в правительственной лаборатории? Они с людьми всякое… Уж мы выясним, отчего ты такой умник! Пораскинь мозгами, супергений! Знаешь, что мы можем здесь с тобой сделать?
Господи… Надо полагать, то же самое, что и в любом другом месте. Их приятели такое не раз вытворяли; вряд ли юнцов остановит то, что я под стражей.
Охранники ушли. Считают, что герои могут сами о себе позаботиться. А лезвия-то мне совсем не нравятся… В большинстве штатов это незаконно, между прочим. Никакой супергерой не станет такое имплантировать, если не намерен убивать.
Чего от меня ждут? Полного признания?
— Слушай.
По законам жанра, этот допрос пробуксовывает. Феному недостает пространности рассуждений, свойственной истинно талантливым мучителям, но мне ясно, что они не отступят. Похоже, кто-то немало потрудился, устраивая визит, и мальчишки не хотят уйти с пустыми руками. Им нужна зацепка, громкая история, памятный момент: в противостоянии с ними Доктор Невозможный дрогнул!
— Ну же! Кто? Кровавый? Фараон? Твоя подружка Лили? Давай, Эйнштейн… Говори!
Он кричит мне в ухо. Горячее дыхание шевелит волосы.
— Ты, типа, умный, да? Слышишь меня? Эй, лузер! Придурок!
Мы оказываемся лицом к лицу.
— Я. Настоящий. ГЕНИЙ! — Слова выкипают наружу; я даже не думаю, что говорю.
Они переглядываются. Что-то касается моей щеки. Мир подпрыгивает, я лечу на пол, скольжу щекой по кафельной плитке. Надо признать, у Фенома отличная скорость. Я и глазом моргнуть не успел.
Прошло несколько секунд. Я все еще привязан к стулу. Пол-лица онемело. Рука застряла между прутьями спинки; пытаюсь подняться на колени.
— Получай, сволочь!
Феном скачет по комнате, лупит по воздуху, точно боксер. Блютус поднимает меня с пола вместе со стулом, усаживает прямо.
— Папа сказал, нельзя… — Он впервые открывает рот.
— Расслабься! Это же Доктор Невозможный! Кому какое дело!
Он бьет меня по лицу с другой стороны; на этот раз я почти чувствую удар. Давненько я ничего в полную силу не чувствовал. Пролетев через всю комнату, я торможу носом в стену. Блютус снова поднимает меня. Немного кружится голова; хорошо, что клинков не выпускает.
Феном опять за старое.
— Ну, продолжить? Способностей-то никаких, кроме мозгов. От грубой силы ты быстро сломаешься. Зубы посчитать?
Я сплевываю.
— Досмеетесь, когда сдвину… — Я обрываю фразу; план, разработанный в тюрьме, крутится на кончике языка. Зачем я всегда все рассказываю?
Перевожу взгляд с него на Блютуса, и вижу совсем иное: лежу на спине, но в другом помещении. Большая комната с кафельным полом. Упал на что-то мягкое — оно размазалось, впиталось в штаны. На меня смотрят какие-то люди.
Все еще слышу голос Фенома.
— Ну, и что будет? У тебя же ничего нет! Ни приспособлений, ни штуковин. Ты всего лишь мужик в оранжевой робе… Долго ли продержишься?
Тут происходит что-то странное. Декорации меняются, я снова в школе Петерсона. Вижу в толпе Джейсона, старосту класса. Он, держа поднос с обедом, глядит поверх затылков младших учеников: тощего подростка, который потом станет называть себя Черным Волком, и Девы — высокой и молчаливой. Не помню, чтобы в тот день они встали на защиту слабых и беспомощных.