Скоро я стану неуязвим
Шрифт:
Я работал телохранителем на картель наркоторговцев в Гонконге: ночь за ночью стоял, вырядившись в темный костюм, за спиной бухого наркобарона — тощий guailo, [7] способный остановить пулю и побороть любого силача. Как-то ночью явилась целая толпа конкурентов — слишком много, всех было не задержать. Я ушел в гонконгскую ночь в промокшем от крови костюме от «Армани» и с тремя миллионами долларов в чемоданчике. Утром улетел в Соединенные Штаты. Пора было явить миру мое настоящее лицо.
7
принятое
По крайней мере, здесь есть телефон. Воспоминания о прошлом наводят меня на мысли о старых знакомых. Существует беспорядочная сеть контактов; мы все — определенное сообщество, хотя ни один из них не навещал меня в тюрьме. Мне много чего понадобится, для начала. Кому бы позвонить? Учитывая суматоху вокруг Сполоха и воссоединения «Чемпионов», для суперзлодеев настали не самые лучшие времена.
Начинаю составлять список. Многих нет — одни скрываются, другие в тюрьме. Впрочем, есть ПсихоПрайм — он полезен, когда трезв. Ник Напалм все еще на свободе. Кто-нибудь да скажет, где нынче принято встречаться, может, кое-какую работу для меня выполнит. О Лили я пока думать не готов.
Фараон. Он бы помог, только как его разыскать? Не Фараон из «Супер-Эскадрона», а другой, мелкий злодей. Любит размахивать своей волшебной кувалдой — если верить ему, то стоит произнести тайное слово, как молоток сделает владельца неуязвимым. Он склепал себе броню, выкрасил ее золотой краской из баллончика, разрисовал иероглифами, как дети рисуют — всякие глаза и волнистые линии. Называл себя реинкарнацией Рамзеса, хотя «а» и «о» в собственном имени местами путал. Кувалда у него была огромная, из камня — непонятно чей подержанный молоток. Фараон утверждал, что это молот Ра. Я хотел разобрать, понять как эта штука работает… но он никогда не разрешал.
Мы дружили — той особой дружбой, какая бывает между злодеями, мы были коллегами, хотя не доверяли друг другу до конца. Однажды пришлось два дня прятаться в дырявом сарае в Нью-Джерси от круживших в небе героев. Чтобы убить время, мы рассказывали истории о суперменах, хвастаясь победами. Он знал Лили. Я пытался провернуть с ним парочку дел, но партнерство так и не сложилось.
Настоящего злодея из него не получалось. Как-то раз в центре Чикаго он затащил Серпентину в самую глубину озера и отправил в нокаут Блокаду. Он смог бы развернуться, если бы захотел и постарался. Впрочем, настоящий Фараон и не думал разбираться с ним из-за имени.
Фараон исчез, вышел из игры уже давно. Он никогда не относился к этому всерьез. Преступления — это, черт возьми, серьезное дело! Я ему говорил…
Имя мое придумалось, когда я провернул первое стоящее дело в США. Долгая поездка по автостраде в Нью-Джерси, четыре часа в полумраке, скорчившись на выступе над колесом. Меня клонило в сон… странно было, что везет меня робот, которого я сам сконструировал; покачивания напоминали о детских поездках. Снился дзета-эффект, мерцающее красное поле, его манящие загадки. Проснулся: на меня таращились пластиковые лица роботов в полупустом отсеке — череда апатичных «болванчиков» для краш-тестов.
Мы выехали из туннеля; из-за пробок в центре машина то и дело останавливалась.
Банк располагался в деловом районе — небольшой, но подходящий для моих нужд. Находчивость и мелкие кражи себя исчерпали. Мне требовались средства и связь с миром; мне нужно было, чтобы обо мне узнали. Робот плавно свернул налево, потом направо, приближаясь к цели; он посигналил грузовику, загородившему проезд.
Я включил питание роботов. Толковые и сильные, они не влюбляются, гражданских прав не требуют. Роботы проверили электрошокеры, я проверил собственное снаряжение, подполз к задней стенке, уселся. Фургон свернул к обочине и припарковался во втором ряду машин у двойных стеклянных дверей.
Ногой распахнув дверцу, я шагнул на мостовую. Сыпал снежок; очертания домов побелели, асфальт потемнел. Роботов я придумывал и мастерил несколько месяцев; сшил себе наряд, сконструировал снаряжение. В самом сердце Манхэттена, щурясь от неожиданного света, я стоял среди виляющих автомобилей и удивленной толпы. Вторник, 10.30 утра, конец января; офисные работники в громоздящихся надо мной небоскребах сосредоточились на утренних делах, шуршали газетами, болтали с коллегами… Мне было двадцать четыре года.
Величественный охранник в униформе сердито уставился на меня из окна, выбросил вперед руку, точно прогоняя: «Прочь!». На секунду закружилась голова… мгновение кошмарного замешательства… Что я делаю? Я должен быть наверху, вместе со всеми; должен работать! На мне специальный костюм; я — рекламный трюк, неуместный переросток, заигравшийся в Хэллоуин… или шизофреник? Настал момент истины — испытание похуже, чем встреча с любым борцом за справедливость, чем самое секретное оружие. Внутри у меня все сжалось.
Я заставил себя сделать шаг к огромному, сверкающему входу в банк. Роботы за спиной поднимали шумовые пистолеты; в ушах автоматически сработали блокираторы звука. Человек за стеклом поднял руку, приказывая мне остановиться, уйти. Вот оно! Я покачал головой. Остановиться? Уйти? Нет. Ни за что! На лице расплылась непривычная улыбка.
Человек за стеклом прицелился… слишком поздно. Я не медлил у входа! С силой дернул дверь, и она повисла на одной петле. Я не собирался останавливаться, возмещать ущерб, просить прощения, потому что больше никогда не стану выполнять чужие приказы, никогда! Я прошел в дверь, сработала звуковая волна — резко увеличилось количество того, что я не собирался возмещать.
— На пол!
Я махнул рукой, и толпа посетителей рухнула на колени. Секунд тридцать большинство из них ничего не услышит, но надо было показать, кто здесь главный. Удивленно глянул вверх — оказывается, машинально вздернул в воздух потерявшего сознание охранника. Отшвырнул его на пальму в горшке. Когда я вернулся домой, выяснилось, что охранник умудрился всадить мне пулю в грудь. Послышался удар — мои помощники вломились в хранилище. Два робота размахивали пистолетами, удерживая толпу, остальные лопатами сгребали пачки денег в мешки. От меня ничего не требовалось — я расхаживал по залу с угрожающим и решительным видом, а время тянулось бесконечно.