Скороходова Т.Н.

Судьбы Меч

Свернув лагерь, мы тронулись в путь. Колдун щеголял в толстенной кофте из собачьей шерсти, лишь глаза поблескивали над пушистым высоким воротом. С разъяренными женщинами не поспоришь. Он долго сопротивлялся, хрипло поминая заботливых куриц и не совсем умных гусынь, но угрозы двух выведенных из себя женщин пустить по ручью весь запас белоснежных рубашек все-таки возымели действие. Маленькая победа подняла дух нам с Ольгой, и мы тронулись в путь, обсуждая тонкости врачевания хрупких мужских организмов, сопровождаемые возмущенным молчанием колдуна. Лесавицы, скоморы и прочая лесная неживая живность шуршала в кустах, но пообедать аппетитными путниками так и не отважилась. Напасть на колдуна с вампиршей могла только совсем сбрендившая очумевшая нежить,

которая обезумела от голода. Я уже не говорю о Севере, который поглядывал по сторонам в поисках бегающей, прыгающей и летающей еды. Я всякий раз вздрагивала, когда он перемахивал через лужи и ямы, помня о недавнем полете в грязь, но плотно позавтракавший Север вел себя, как подобает приличным и воспитанным коням. Вот только надолго ли? Подмерзшая за ночь дорога ковром стелилась под копыта, орали в кустах птицы, лоскутков бирюзового солнечного неба становилось все больше, Вейр не терял сознания, у меня ничего не болело, поэтому горести вчерашнего дня скрылись в тумане. Нет времени печалиться и рвать волосы на себе и друзьях. Еще будет время. Нас ждал Хладный лес.

Север гарцевал на месте, а я, недоверчиво разглядывая открывшийся взгляду с вершины холма дом, во второй раз переспросила:

–  Башня?

–  Башня!
– подтвердила Ольга.

Башня башней не была. Добротно срубленный дом, на который я смотрела, совсем не походил на бастион, способный выдержать натиск чудищ, которым вздумается размять руки, ноги, крылья и прочие разнообразные части тела. Дымилась приветливо печная труба, зазывая в тепло и уют, за околицей разрывался пес. Обычный дом, каких десятки в селениях. Но вдали, за пустынным черным полем, до самого горизонта простирались искрящиеся на солнце ледяные свечи замерзших навек сосен. Хладный лес, словно волшебное кружево, укрыл землю необъятным пологом льда и снега. Лошади пофыркивали, гавкал пес, но противоестественная тишина, звенящая в ушах, разбавленная привычными звуками, от этого казалась еще страшнее. Не летали птицы, не мелькали белки и не бродили через дорогу солидные семейства ежиков, даже шум ветра в ветвях стих. Тронув поводья, мы начали медленный спуск под тревожное всхрапывание лошадей.

***

От печи веяло теплом, по комнате неспешно плыл аромат грибной похлебки и свежевыпеченного хлеба. После бани я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Понимая, что это может быть последняя настоящая помывка в моей жизни, я ожесточенно терла и скребла себя, угомонившись только после глубокомысленного колдунского замечания, что на ледяных статуях грязь не видно. Окутанный паром, он восседал на втором полке, словно бог шаек и березовых веников, облаченный в тогу из простыни. Ольга изящной кошечкой растянулась под самым потолком и блаженствовала, игнорируя нашу добродушную перебранку. Чем ближе мы были к разгадке исчезновения ее сердечного друга, тем молчаливее и задумчивей становилась она. Банник так и не показался, предпочитая не попадаться на глаза колдуну с вампиршей, следуя примеру сообразительной нечисти в лесу. Века не проживешь, если лезть на рожон. Намывшись и напарившись до позеленения, мы вернулись в дом к хлебосольному хозяину.

–  Вы уверены, что из лесу никто еще не возвращался?
– допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.

Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:

–  Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает… Забрать коней на обратном пути обещают, но ни один еще не вернулся. Ногир ждет год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.

–  Ха!
– подал голос Ногир, слуга Шенва.
– Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!

Колдун поморщился.

–  Карлы… Все им неймется. Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, - проворчал

Ногир, - влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели.

Ольга вскинула голову:

–  И что?

–  Што - што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум короток, - слуга схватил миску с похлебкой, шумно отхлебнул. Шенв опять поморщился, но промолчал.

Ногир был холмовиком. А спорить с подземным народцем себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребенка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились родней людоедам.

–  А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете?
– спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.

–  А то!
– обрадовался Ногир.
– Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печенку!

Ольга побледнела. Вейр насторожился.

–  А вот и врешь. Что отсюда можно увидеть?
– поддела я гнома.

После длительного возмущенного бульканья и сопения Ногир выдохнул:

–  Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!

–  Ног, помолчи, - поджал губы старый колдун.

–  А не надо молчать, - зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги.
– Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они… уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалеку орудовал еще один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я все правильно сказала?
– змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.

–  Ты, вампирша, все верно баешь. Чего тады спрашивать?
– дрожащим голосом спросил холмовик.

–  Ольга, - прохрипел колдун тихо.

–  Я уже тысячу лет Ольга!
– взвилась вампирша.
– Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось… Когда тебя убивает твоя же сила веры…

Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстраненным взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.

–  Знаете, я очень долго живу. Я видела многое. Но седых детей… мертвых седых детей я не видела никогда… - глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.

Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени. И где-то в небытии призраки мертвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.

Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.

Гавкнул цепной пес, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул ее головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул еще раз, и еще, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.

Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.

–  Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь?
– склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.