Скорость освобождения: киберкультура на рубеже веков
Шрифт:
«ЭВОЛЮЦИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, КОГДА ТЕХНИКА ВТОРГАЕТСЯ В ТЕЛО. Когда-нибудь техника даст каждому человеку необходимый потенциал для индивидуального прогресса в своем собственном [sic] развитии, связь между видами больше не имеет значения».{358}
Философия достижения трансцендентного с помощью техники толкает художника к технологиям космической эры: для Стеларка наш удел — звезды. Если нужно развить «скорость освобождения», рассуждает он, тело должно быть овеществлено, объективизировано.
«Теперь нужно рассматривать тело как вместилище духовного или социального, но скорее как структуру, которую можно контролировать и модифицировать. Не как субъект, а как объект — И НЕ ОБЪЕКТ ЖЕЛАНИЙ, А ОБЪЕКТ ДЛЯ ДИЗАЙНА»{359}.
Воспринимаемому
Стеларковский постчеловек — выпотрошенный и наполненный модульными, легко заменяющимися компонентами, обтянутый железными мускулами экзоскелета, оснащенный массой антенн, которые увеличивают его поле зрения и слух, и снабженный мозговым имплантом или же генетически измененным мозгом, который не уступает по своим свойствам суперкомпьютеру,— будет обладать «панпланетарной физиологией: прочной, гибкой и способной функционировать в любых атмосферных условиях, при разном гравитационном давлении и электромагнитном поле»{363}. Такие существа напоминают стерлинговских «лобстеров» — киборгианских постлюдей в «обтягивающие системы жизнеобеспечения, напичканных механизмами и гнездами для проводов», для которых «высочайшим наслаждением было (…) открыть их расширенные чувства навстречу космическим безднам, наблюдая звезды за пределами ультрафиолетовых и инфракрасных лучей, (…) или просто сидеть и всасывать в себя ватты солнечной энергии, ловя своими механизированными ушами песни радиационного пояса Земли и музыкальный гул пульсаров»{364}.
Подобные организмы можно переконструировать и превратить в исследователей космоса, допускает Стеларк{365}. Однако, по сценарию, представленному им в большинстве опубликованных статей и публичных лекций, мутировавшие и трансмигрировавшие остатки человеческой расы обретают покой в виртуальной реальности — «абсолютно достоверной иллюзии телесуществования», в которой их «рабочие параметры не будут ограничены ни физиологией, ни местоположением в пространстве»{366}. В своей лекции, прочитанной в 1993 году перед завсегдатаями одного артистического заведения на Манхэттене под названием «Кухня», Стеларк приводит такие доводы:
«Если (…) количество и качество сенсорных петель обратной связи между роботом и человеком-оператором достаточно хорошее, психологическая дистанция между оператором и роботом стирается. Иными словами, если робот выполняет то, что приказывает человек, а человек чувствует то, что чувствует робот, система человек-машина превращается в одну операционную единицу»{367}.
Неподвижные, передвигающиеся лишь внутри компьютерных сетей, бессмертные благодаря запчастям, стерлаковские постчеловеческие «телеоператоры» способны бороздить звездные системы и пересыпать пески чужих планет сквозь механические пальцы — пальцы, которые достаточно хитроумно сделаны, чтобы воспроизводить реальность достоверно, как если бы она постигалась с помощью телесного восприятия. Постэволюционная стратегия, которая началась с переделки тел, адаптируемых не к воздушным потокам, а к верчению в маклюэновских «электрических вихрях», завершилась в гиперреальности, превратившейся «скорее в средство действия, чем в средство информации»{368}.
Однако вернемся назад в настоящее. Доктор Ричард Рестак ставит под сомнение реальность кибергизации человека, предложенной Стеларком.
«Это чистая фантастика,— считает он,— типичный постмодернистский взгляд на то, чем станет человек в будущем. В постмодернистской философии вы можете сказать: «Зачем принимать все, как должное? Давайте же оспорим основополагающие элементы, например, нашу с вами биологию». Разумеется, в конечном счете вы придете к отрицанию биологии как таковой, а в биологии и заключается слабое место Стеларка.
Например, мне не ясно, как вы намерены решать, какой орган является жизненно важным, а какой нет. Потому что такие вещи, как иммунная система, скрываются в таких неприглядных органах, как тимус. Вам может быть удастся заменить печень или почки, но вам придется сохранить в каком-либо виде иммунную систему. А иммунная система поднимет бунт против вторжения в тело любого чужеродного объекта. Отсюда самая большая ваша проблема: как заставить тело, находящееся в процессе удивительного превращения [в киборга], принять эти имплантанты? Иммунная систему можно изъять из организма, но тогда он становится открыт для вирусов и бактерий. Более того, если вы снимите с тела кожу, не покрыв его предварительно чем-нибудь еще, возможность подхватить инфекцию возрастает до астрономических размеров. Я не могу себе представить возможность перехода от человеческого существования к чему-то другому не только из-за технических, но, главным образом, из-за биологических проблем.
И еще: скажите, кому захочется так жить — где-то там, среди звезд? Я сам писал о мозговых и телесных протезах, которые умеют делать удивительные штуки, но фантазии Стеларка кажутся мне патологией — экстремальные, самовлюбленные мечты об абсолютном уединении. Его существо нездешнее по своей природе, ему никто не нужен, поскольку его мозговые способности увеличены благодаря чипу или генной инженерии, что уже само по себе подразумевает некую дегенерацию, так как это существо занято исключительно своими внутренними процессами.
Фантазии, подобные этой, ни что иное как искаженное картезианство. Мы настолько свыклись с идеей Декарта о том, что мы — это сознание, а тело — это «оно», что и относимся к нему, будто это «оно» (как к машине), тогда как на самом деле мы составляем единое целое. Мне кажется, в такой объектификации тела скрывается много ненависти к самому себе, много отчуждения».
Статья Стеларка «Протезирование, роботы и дистанционное существование: постэволюционные стратегии» заканчивается заявлением о том, что в телесуществовании «телесная форма улучшается, а ее функции увеличиваются, (…) электронное пространство перестраивает архитектуру тела и расширяет его операционные способности»{369}. За этой манящей мечтой об обожествлении тела (которая до известной степени совпадает с противоположной идеей о безграничных возможностях человека, не связанного материальностью) скрывается почти садомазохистский подтекст: «травматированное» объективизацией тело «лишено и оторвано» от своих функций техникой, и ему не остается ничего другого, как идти с ней на «взаимодействие и симбиоз». Мы снова имеем дело с маклюэновской травматической самоампутацией, проводящейся под действием «нарциссистского наркоза» — механизма самозащиты тела от шока, получаемого при сдирании кожи заживо. «Мы должны шокировать нашу нервную систему, иначе мы умрем»,— утверждает Маклюэн{370}. Точно также и Стеларк настаивает на том, что «тело, подключенное к компьютерной сети, нужно успокоить. В самом деле, (…) для достижения симбиоза [с техникой] телу требуется все больше и больше анестезии»{371}.
Само же тело должно быть освежевано и выпотрошено, а «большая часть плохо функционирующих органов и систем выброшено, чтобы снизить накопление токсинов в его химическом составе»{372}. Полиморфная, почти синтетическая физиология, которую Кароли Шнееманн назвала «радостью мяса», уравновешивается здесь идеей плоти как мертвого мяса. Плавая в токсических отходах и всегда на грани распада, стеларковское тело мало похоже на шнееманновский «источник переменной эмоциональной силы». Но оно неотличимо от идеального субъекта силы Фуко — анализируемого, манипулируемого «податливого тела», готового «подчиняться, использоваться, изменяться и совершенствоваться»{373}.