Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
На Столешников к Валентину он идти тоже не захотел, попросил забросить его домой, на Земляной Вал. По-человечески и в рассуждении политической маскировки самое правильное решение.
Постелил себе на тахте в гостиной. Не был он подвержен интеллигентским предрассудкам, а все же в кабинете, где не так давно лежала под ковром куча трупов, ночевать по-прежнему не хотелось.
Ветер завывал за полуоткрытой форточкой, шевелил портьеры. От близкого Курского вокзала доносилось постукивание вагонных колес и свистки маневровых паровозов. Он включил приемник, подождал, пока нагреются
Теперь можно чайку с лимоном отхлебнуть и покурить не торопясь. Здесь наверняка никто его не потревожит. Не потому, что снаряд два раза в одну воронку не попадает (еще как!), а просто помещение достаточно надежное, на открытый штурм никто не решится, НКВД в том числе, даже если там по-прежнему кое-кому нарком Шестаков как кость в горле.
Что же касается «третьей силы»…
С Буданцевым, сходившим по его просьбе посмотреть на место покушения, они поговорили поздней ночью, по «столешниковской» телефонной линии, не имеющей ничего общего с нормальной городской, отчего можно было не стесняться в выражениях и подробностях.
Даже через провода и мембраны ощущалось, что сыщик если не напуган, то возбужден не по-хорошему.
– Никак не связываю одно с другим, Григорий Петрович, но любая прикосновенность к вашим делам сопровождается такими непонятками… Лучше б мне вправду было остаться в прежнем качестве.
– Увы, не в нашей воле, Иван Афанасьевич, бывшее сделать не бывшим, – успокоил его Шульгин цитатой из древнего классика. – Давайте поконкретнее…
…Проникнуть к месту происшествия старому сыщику труда не составило. Муровское удостоверение позволило пройти мимо выставленных с обеих сторон проходного двора постовых беспрепятственно. Там уже работали коллеги, и Буданцев маскировался в тени, пока не убедился, что ребят из его бригады здесь нет. Приехали опера из третьей, знакомые, конечно, но понятия не имевшие о перипетиях последних дней. Тогда подошел.
– О, Иван, а ты чего здесь? – удивился, увидев его, старший уполномоченный Дискин.
– Не поверишь, просто мимо шел, смотрю – машина наша, и народец в подворотне толпится… Опять мокрое?
– А то нас на другие вызывают. Присоединишься?
– Упаси бог. От своих не знаю куда деваться. Я лучше побегу. Кого тут? – Он кивнул в сторону двух оперов и эксперта, при свете фонарей осматривающих протоптанные дорожки и нетронутый снег между ними.
Дискин поманил его рукой, включил свой фонарик.
Рядом с проломом в заборе, отделяющем этот двор от соседнего, валялись (иначе не скажешь) два трупа в нелепых позах. Да этим-то не удивишь, настоящие свежие покойники на месте происшествия выглядят совсем не так, как в гробу или в кино. Дело в другом – были они явно «не отсюда». Не из социалистической Москвы начала третьей пятилетки, а будто из буйных двадцатых, тамбовских или махновских. Неопрятно бородатые, одеты в бекеши или казакины, юфтевые домодельные сапоги. У одного пулей разбит лоб и черная кровь лаково
– Ну, здорово… – протянул Буданцев. – Из лагерей беглые, что ли? Так как же они через всю Москву сюда добрались? И кто их? Из чего? Почему?
– Ты, Ваня, в прокуроры собрался? Ах, нет? Тогда кончай ваньку валять. А то смотри, брякну сегодня Плескачеву, что ты этим делом сильно интересуешься, он его тебе и перекинет…
Это было шуткой, конечно, но Буданцев почувствовал, что уже наговорил лишнего. В памяти товарища этот разговор застрянет, а потом где-то и всплывет. И пошла писать губерния…
– Брякни, брякни. У меня тоже есть чего тебе подкинуть. Баш на баш. Хочешь – «брюсовское» отдам. В обмен на это?
Оба рассмеялись одновременно, хлопнули ладонью о ладонь. Закурили. Вроде стер Буданцев у коллеги повод специально запомнить проявленный интерес, а то и вообще факт встречи. Сейчас у него такая запарка пойдет, да на фоне прочих вчерашних и завтрашних дел и пересечений…
– А бахнул их уж не знаю кто, но мастак, мастак. Тут же все как на ладони, – продолжил Дискин, слегка рисуясь своей проницательностью. – Они вот тут сидели, ждали. Он по тропинке шел. Они начали, он ответил. На снегу все нарисовано. Как в тире положил и дальше пошел…
Их прервал эксперт, тоже знакомый, опытный сотрудник, проработавший в должности лет десять, если не больше:
– Товарищ старший уполномоченный, прошу прощения, но творится что-то совсем странное. – Голос его ощутимо подрагивал.
– Что еще странного может случиться, если трупы – вот они и других пока не предвидится?
– О трупах и речь, Иосиф Наумович. Они гниют…
– Удивил. Небось не святые мощи.
– Они БЫСТРО гниют, на глазах разлагаются, кости уже показались…
– Да ты что? Свеженькие, часа не прошло, и на морозе?
– Сами посмотрите.
Подошли, посмотрели. От увиденного Буданцева замутило. Была у него такая слабость – не выносил лежалых покойников. Отчего в эксгумациях старался участия не принимать, а тут как раз тот самый случай. Будто в лесу из-под кучи валежника их достали, по весне, а убили и спрятали прошлой осенью. Не для слабонервных картина.
– Вообще такие случаи известны, – продолжал эксперт, – например, при отравлении некоторыми ядами распад начинается немедленно после смерти, так откуда ж здесь яды? Чистый огнестрел…
– Ладно, ребята, вы разбирайтесь, а я побежал, некогда. На днях загляну, расскажете, что накопали…
На душе было, попросту говоря, погано.
Стоило лишь в уме, прощаясь с наркомом, подумать о чертовщине, как она проявила себя незамедлительно и вызывающе наглядно.
Повинуясь почти забытому с детства чувству, сыщик свернул по Сретенке налево, дошел до маленькой, по-прежнему действующей, несмотря на все богоборческое двадцатилетие, церквушки. Поздним вечером там не было ни одного человека, только в полумраке горели лампадки перед несколькими иконами, лики которых были почти неразличимы.