Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
Он изобразил полную растерянность и подавленность.
– Наливай, что ли, стременную, [54] и будем точку ставить. У тебя случаем игральных костей нет? Бросим, и будь что будет.
Сам же с тихим злорадством подумал, что для настоящих казаков после стременной все как раз только начинается.
– Посмотрю, кажется, где-то завалялись.
Юрий, повозившись в ящиках стола, действительно принес два желтоватых кубика с черными точками.
– Вот, баловались когда-то с друзьями, а сейчас уже и правила забыл.
54
Стременная – чарка, которую жена наливает
– Какие там правила. Мы попросту. Каждая грань – вариант. Если рационального выхода нигде не просматривается, отдадимся на волю судьбы. Но сначала все же стременную. А где закурганную пить придется…
Они чокнулись, синхронно поднесли к губам рюмки, и тут же Шульгин почти неуловимым движением ударил писателя левой снизу в челюсть. С расчетом на нокаут.
Тот вместе с табуретом отлетел к противоположной стене, едва не врезался головой в батарею отопления. Замер, раскинув руки.
Чисто, до десяти можно не считать.
Совершенно в соответствии с предыдущими рассуждениями коллеги: не совсем по правилам, но рационально. Канал связи с кем бы то ни было разорван простейшим, механическим способом. Как лопатой по полевому телефонному проводу.
Сашке нужно было минут пять свободного времени, и он, помня о регенеративных способностях аггров, снял с руки Юрия браслет.
Глава семнадцатая
Начиная с первой встречи с гениально-сумасшедшим профессором Удолиным, сколько раз они выходили в Гиперсеть, командой и поодиночке? Шульгин попробовал посчитать – вышло, что не меньше десяти. Точнее вспомнить не получалось. Некоторые случаи относились к разряду сомнительных, то есть доподлинно неизвестно, можно ли их отнести к прорывам, осуществленным собственной волей и способностями, или же то были подобия галлюцинаций, организованных Антоном, собственно Замком, Держателями…
В свой зачет он относил четыре бесспорных похода. Сейчас, значит, пятый. Причем перед каждой попыткой «доброжелатели» настойчиво указывали на возрастающую опасность таких инициатив. Форзейль, самый дружелюбный и понятный из «нелюдей», со всей степенью убедительности говорил, что каждый их самостоятельный выход в астрал, точнее – в Гиперсеть, смертельно опасен. Куда опаснее, чем прогулка альпиниста по снежному мосту над пропастью. Неверный шаг, громкий звук – и «прощайте, скалистые горы».
Ловушки Сознания, стерегущие Гиперсеть от попытки проникновения в нее посторонних мыслеобразов (способных на равных конкурировать с «высочайше утвержденными»), всегда на боевом взводе и готовы подсунуть нарушителю правил такую псевдореальность, что не выбраться из нее никогда. Вдобавок, оказавшись там, никогда и не поймешь, что отныне существуешь в специально для тебя придуманном мире.
Тогда же Антон добавил, что, возможно, Валгалла, аггры, ее населяющие, и солидный кусок Метагалактики вместе с Землей – тоже иллюзия. Ловушка высшего порядка. Поставленная даже не на них, а на самих Игроков. И еще сказал:
– Вот вам мой совет, возможно – последний, и даже не совет, категорическое пожелание – сидите, как мышь за печкой, не мечтайте в подходящее время с решающим результатом вмешаться в кошачью драку.
Они пообещали учесть его пожелание и, конечно, не удержались. А как удержишься? Мы что, намного лучше Пандоры и жены Синей Бороды? Само собой, не хоббиты, которые ради ложно понятых «либеральных идей» массу народа угробили, чтобы «Кольцо Всевластия» в жерло вулкана бросить. Мы вот, русские, на роль названного Кольца товарища Сталина приняли, и ничего, Саурона (сиречь Гитлера и союзников его) все ж таки сокрушили, а потом и с прочими последствиями «культа личности» разобрались потихоньку, без роковых потрясений. Главное – базовое зло повергнуть, с помощью зла,
Ничего ощутимо плохого в результате их эскапад не происходило. Они каждый раз вроде бы увеличивали степени своей свободы. Расширили зону экспансии до 2056 года, нашли там Ростокина, устроили Форт Росс-3 в Новой Зеландии. В Советской России и Югороссии тоже порядок навели. Собственному существованию придали непредставимую ранее увлекательность, сопряженную с достойным комфортом.
Одна беда – затягивающая в немыслимые бездны воронка сужалась и сужалась. Все сильнее становилась скорость ее вращения. Мальстрим какой-то. Лично он, Шульгин, сейчас переживает практически те же самые коллизии в третий раз, а может, и в четвертый. Замок, Лондон, Сильвия, роль Шестакова, нищий на доисторическом базаре, заключенный на вилле в горах, пленение Сильвии, снова замок, Антон. Пароход, Крым, одесские катакомбы. Еще раз – со Столешникова на Валгаллу. И обратно в Москву, к Шестакову.
Где он сейчас, кто он? Что будет дальше? На каждую реплику реальности – свой Шульгин? Начинает становиться скучным.
И все же?
Он в очередной раз рискнул, надеясь, что его способности «кандидата» в Держатели нарастают. Это пока выглядит именно так. В астрал удивительно легко выскочил, собственной волей. Без всяких аггрианских и прочих штучек сумел внедриться в первого попавшегося прохожего. С «писателем», далеко не рядовым агентом, прикинувшимся «отошедшим от дел», а вполне включенным товарищем разобрался, хочется думать. Уже немало.
Сейчас тот лежит на полу, отключенный. Сашка вырубил его, чтобы спокойно уйти в астрал через состояние «О мусе дзю ни се го син» («Не пребывая ни в чем, дай уму действовать»), по формуле Удолина с собственными коррективами. Оставить его для дальнейших разборок с потерявшим память чекистом? Теоретически интересно может получиться, только он этого все равно не увидит. Никакого спортивного интереса. А если сделать иначе?
Шульгина всегда обижало, что у него нет собственного гомеостата. У Ирины и Сильвии имелись, а добытый Берестиным в Москве-66 использовался как «переходящий приз» или одна на всех походная аптечка. А вот теперь – есть!
Он не стал связывать писателя, просто отнес его в кабинет на диван, убедился, что тот в ближайшие несколько минут очухается, оборвал шнур телефона. Прикинул, во что и как спрятать обретенное сокровище, и вовремя сообразил, что ни одного предмета из этой квартиры брать с собой нельзя. Кто знает, какие за ними тянутся ниточки?
Устранил видимые следы своего здесь пребывания, запер входную дверь снаружи, а ключ сунул под коврик на лестничной площадке.
Дошел до ближайшего известного ему (точнее – оперу) проходного двора, завернул браслет в не слишком чистый платок чекиста и засунул в подобранную рядом с мусорным ящиком жестяную банку от бычков в томате. Какой-никакой, а экран. После чего, ломая чужие ногти, поднял крышку канализационного люка, упрятал свой клад в щель между кирпичами колодца. Замазал липкой грязью. Сумеет дезертир-аггрианин отыскать свое сокровище – его счастье. А нет – будет у Шестакова в этом мире собственное средство продления жизни.
Вышел в Калошин переулок, через него – в Староконюшенный, уводя «тело» подальше от закладки. Здесь на глаза попалась вывеска круглосуточной «Закусочной» (были и тогда такие, по причине ни с какими биоритмами не сочетающейся столичной жизни). Одни люди возвращались с работы в два-три ночи, другие в то же время на работу выходили, и далеко не у всех имелись возможности успеть что-то приготовить на своих коммунальных кухнях. А тут в любом случае нечто похожее на еду получишь, макароны по-флотски или печенку по-строгановски с гречкой по цене трех трамвайных билетов, рюмку водки, кружку пива, чай с сахаром и лимоном. Хлеб – бесплатно. Что еще работяге нужно?