Скотина

Клемешье Алекс де

Я молча смотрел, как дрожали пальцы Грязева, когда он нажимал кнопки коммуникатора. Его и самого потряхивало изрядно. Не удивительно: если бы мне сказали, что я своим бездействием довел ребенка до такого состояния, позволил ситуации докатиться до подобного исхода, — я бы удавился, наверное. Главный инженер зацепил мой взгляд, отвернулся — ему было невыносимо стыдно, и я не стал мучить, отвернулся и сам, пошел искать продолжение следов, да так и застыл.

— Михаил!

— Тссс!

— Михаил, это важно!

— Заткнитесь, Грязев! — шепотом приказал я, но он не унимался.

— Михаил, они все равно летят! Они не остановят охоту!

Ух ты! Собственно, а чего ты ждал? Ты же сам для себя решил, что травля диких зверей, якобы растерзавших

девочку, — всего лишь повод! Мэру нужно дело, занятие, способное сплотить толпу. Девочка жива? Прекрасно! Но эти хищники не перестали быть опасными, да и выглядят так устрашающе… Ату хищников!

Я не эколог в прямом смысле этой должности. Я строитель. После разведки и экспертной комиссии, установившей, что Пенелопа идеальна для жизни человека, сюда отправили звездолет с техникой, материалами и рабочими ресурсами. Мы возвели жилища, химическую лабораторию, нефтедобывающий комплекс и нефтеперерабатывающий заводик. Природные ископаемые Пенелопы не могли заинтересовать Землю, но были жизненно необходимы тем, кто здесь обоснуется. Нефть — это и топливо для энергоустановок, и горючее для транспорта, и синтетические каучуки, и пластмассы — то, без чего невозможно дальнейшее обустройство на планете. Здешняя нефть доступнее — Пенелопа горячее Земли, и процесс литогенеза происходит на меньших глубинах. То есть копнул ковшом экскаватора — и уже практически добрался до месторождения. Органика на Пенелопе иная, и свойства у нефти несколько отличаются от земного аналога. К примеру, на сей момент химическая лаборатория уже выпускала несколько лекарственных форм на основе паутины и нефти — форм уникальных. Земля была бы рада получить такой нежданный подарок от колонизируемой планеты.

Десять лет назад я прибыл на Пенелопу с еще двумя сотнями строителей, изучил местность и определил район, в котором можно было возвести город и комплекс, не навредив экологии региона уже в первые дни колонизации. Затем было два года изматывающей работы, работы до седьмого пота, до кровавых ладоней… После нашего доклада о готовности с Земли стартовал второй звездолет, с первыми переселенцами — с Матвеем Ильичом, Владимиром Петровичем, Татьяной и прочими. Мне было предложено остаться в городе в качестве коменданта — дожидаться потенциальных жителей, обустраивать их, руководить на первых порах. Вот почему я упоминал, что фактически мог бы сейчас быть на месте Матвея Ильича. Но таинственная новая планета влекла меня больше руководящей должности. Я и еще несколько десятков человек ушли из города и по праву первопоселенцев выбрали себе уголок покомфортнее — подальше от комплекса, поближе к природе. В поселке у нас тоже была химическая лаборатория, в поселке мы пытались изучить местные формы жизни, климат и так далее. Здесь было лучше, чем в городе, но и тут мне однажды стало скучно. Некомфортно. Одиноко. И я ушел — в леса, в паутину. Возможно, мы с Валей чем-то похожи?

Тварь размером даже не с корову, а как минимум с носорога сидела напротив меня. Сидела по-собачьи, на задних лапах. Хоботок подрагивал; в глазах метались многочисленные красные отражения садящегося светила; передние конечности, в которых все еще можно было узнать крылья, напряжены, когти растопырены.

Грязев наконец увидел скотину, издал горлом булькающий звук и заткнулся — я даже дыхание его перестал слышать.

Глаза в глаза. Десяток метров. Этой стремительной зверюге хватит секунды, чтобы одним махом срезать и меня, и главного инженера, застывшего за моей спиной, — уж я-то видел, как такие когти вспарывают, взрезают синтетические путы.

Глаза в глаза. Ни поднять ружье, ни сбежать я попросту не успевал.

Я больше года жил в лесах, в своей берлоге. Я изучал повадки представителей местной фауны, накапливал информацию, писал отчеты, изредка занося их в поселок. Я перезнакомился и с «зайцами», и с «птицами», они даже перестали меня бояться — там, в шестидесяти километрах отсюда. Единственное животное, которое ни разу не дало шанса даже приблизиться, — скотина. А теперь представитель

этого вида пришел сам, сел напротив — и я не знаю, что мне делать. Располагай я временем и возможностью, я бы с радостью воспользовался таким подарком — я бы прикормил, дал привыкнуть к своему обществу, я бы каждый день приходил на эту поляну и сидел. Пока скотина не определила бы во мне если и не друга, то вполне безопасного соседа. Но сейчас возможности не было — сейчас откуда-то из-за спины вылетали вертолеты, полные людей, ощетинившихся стволами и праведным гневом, ведомых предводителем и целью. Пока невидимые и неслышимые, эти вертолеты таки приближались, а я не могу повернуться к скотине спиной, отнять коммуникатор у Грязева и скомандовать, добиться, развернуть любой ценой. Не могу отвернуться, потому что — глаза в глаза.

Тварь сама пришла на помощь: издав подобие вздоха, она шумно пошевелилась — зазвенели когти, брякнули друг о друга клыки.

— М-м-му… — задушенно протрубила скотина и подняла лапу.

Пошевелив в воздухе когтями, она вдруг резко ударила себя в грудь.

— Де! — вырвалось из недр груди.

Коготь опустился к мягкому брюху, оттянул шкуру:

— Ть… — отпущенной резинкой шлепнула упругая шкура.

Тварь задрала лапу выше, коготь переместился к наростам гребня:

— С-с-с-с-со-о-о-о… — тонко запели-заскрежетали щетины.

Еще один удар в грудь:

— Н!

Поведение обескураживало, ритуал наводил ужас — даже на меня, честно-честно. Что она хочет сделать? К чему она готовится?

Скотина повторила последовательность жестов. Замерла. Еще раз — и снова замерла. Она что-то показывает? Грудь, брюхо, спина, грудь. Да черт его знает! Может, это бессмысленно так же, как виляние хвостом у собаки — просто собачья эмоция, никакой информационной нагрузки! А если сообщение? Если скотина показывает, что Валя у нее в животе?

Господи, что за бред???

— Де! — била себя тварь.

— Ть… — чпокала кожа брюха.

— С-с-со-о-о-о… — шелестели чешуйки.

— Н! — утробно гудело внутри.

Деть. Сон.

У скотин нет пасти, речь им недоступна — в том понимании, которое мы вкладываем в термин. Но когда мы хотим сымитировать летящего жука, мы жужжим ртом, поскольку крыльев не имеем.

Деть. Сон.

— Ребенок спит? — робко спросил я.

— М-м-му! — коротко протрубил хоботок.

Скотина поднялась и, оглядываясь, пошла в сумерки.

Твою мать! Они еще и разумны… Нет, я и раньше нисколько не сомневался в сообразительности скотин, но даже в самых смелых мечтах не мог представить их за той гранью, которая разделяет умных животных и разумных существ!

Оставив ружье на поляне, я шагнул следом. Надежно укрытое от глаз паутинной галереей, расположилось на ночлег целое семейство. Впрочем, почему только на ночлег? Возможно, это место было их постоянным убежищем. Домом. У входа нас ждала еще одна взрослая особь, в дальнем конце галереи маячила, тревожно перетаптываясь с ноги на ногу, другая. Вглядываясь до рези в глазах в густой полумрак, я видел мягкие, пушистые кроватки-гнезда, в которых спали детеныши. Большие «кровати» взрослых скотин пустовали.

Слева направо, от одной стены галереи до другой, был растянут гамак. Сперва я не поверил глазам — но это действительно был гамак! Сплетенный из паутины, корявенький, но легко узнаваемый. В гамаке умиротворенно посапывала девочка. Под гамаком… Я едва не рассмеялся, настолько нелепым показался мне предмет, стоящий внизу, — аккуратно сымитированный из местных водорослей ночной горшок. Видимо, скотины посчитали его непременным атрибутом спальни человеческого детеныша.

Итак, пока мы обживали планету, они изучали нас. Не так грубо, как мы, не вылавливая и не препарируя, они уже научились имитировать нашу речь — не просто имитировать, но и передавать с ее помощью элементарную информацию. Они знают, как некоторые из нас предпочитают спать. Они даже с нашей физиологией знакомы. А мы? Что знаем мы, кроме того факта, что оказаться в запертой клетке для них смерти подобно?