Скрепы нового мира
Шрифт:
К искомому адресу в Дровяном переулке подкатили хорошо за полуднем. С чистого морозца воздух в коридорчике дряблый, рыхлый и потный; висит на невидимой веревке темной банной простыней. Отворившая двери матрона вместительна и широка, как банный таз. На руках девочка лет двух. За подол линялого сатинового халата держатся парни-погодки постарше, большие головы настороженное крутятся на длинных тонких шейках. С кухни, откуда-то из-за поворота, доносится перемежающийся плеском воды свист стаи примусов.
Встречают по одежке; матрона окинула нас подозрительным взглядом,
– Че нужно-то?
– Мне бы хотелось кое-что забрать, - начал я.
– Письма отца...
И тут понял - заранее продуманная история не имеет ровно никакого смысла. Призванные скрыть обман слова пусты и никчемны на фоне неимоверной простоты бытия. С действием, напротив, следует поспешить. Секундная заминка, щелчок пряжки, и я протягиваю матроне вытащенную из портфеля сахарную голову - обернутый в бумагу кусок желтой сладкой субстанции в форме крупной, с мужской кулак, винтовочной пули.
– Возьмите.
Дети равнодушны; они явно не знают как выглядит первейшее лакомство эпохи. Зато пыхнувшие надеждой глаза женщины красноречивы - этого хватит. Но Саша торопливо добавляет к первой голове сахара вторую. Барьеры морали и права рассыпаются в труху - за такое сокровище тут можно все. Вспороть обшивку двери? Всего-то? Ничтожный пустяк, только пожалуйста скорее, пока не увидели соседи.
Старая холстина и войлок легко поддаются под специально припасенным коротким - не напугать бы кого - сапожным ножом. Вот показалась филенка... через мгновение я кричу от радости:
– Нашел!
Конверт в руках. На ощупь понятно - паспорт 21-го века там, внутри, без обмана!
– Большое вам спасибо, - благодарит хозяйку вежливая Саша.
Я далек от подобных сантиментов - уже с лестничной площадки тороплю жену:
– Пойдем, пойдем скорее!
– Га-а-а-ли-а! Кто там пришел?!
– несется с кухни вслед нам запоздалый вопрос.
Гнаться за нами, понятное дело, никто не собирается. Но ноги несут сами - я пришел в себя только отмахав чуть не бегом пару кварталов:
– Сашка! Сам себе не верю! Мы это сделали!
– Радуешься?
– Спрашиваешь! Боялся, что поездка обойдется намного дороже!
– Ты обещал, - вкрадчиво напомнила Александра.
– Будут, будут тебе туфельки и чулочки!
– беззаботно рассмеялся в ответ я.
– Все успеем, у нас уйма времени!
И правда, обратно на вокзал возвращаться рано. Скорые поезда между столицами по древней канцелярской традиции ходят в ночь - сон сокращает путь с чертовой дюжины до пары часов, совсем как машина времени. Командировочные же, назло здравому смыслу, насчитываются бухгалтериями сразу за двое суток.* Наглядный пример "все как было, только хуже" - постельное белье к матрасам при большевиках не выдают.
Задержка не огорчает. Провести полдня на улицах великого города - не беда, а удача. Тем более, яркие солнечные прострелы между домами старательно намекают на главный признак весны: конские яблоки уже не замерзают. Обрадованные расширением
На Невском бурлит водоворот жизни, никакого сравнения с унылой Тверской. Поток прохожих суетливо тащит нас мимо витрин лавчонок, вывесок пивнушек, чудовищного, от Рубинштейна до самой Фонтанки, хвоста очереди за лупошарой копченой треской, матерящих друг-друга приказчиков, дребезжащих трамваев, верениц ломовых телег. Кумачовые растяжки бугрятся привычными лозунгами, далекий репродуктор хрипит обрыдшую демьянбедновскую агитку "нас побить, побить хотели". Но я как-то необыкновенно остро, кожей, сердцем, всем организмом чувствую - мир сдвинулся со старого курса, сдвинулся далеко и необратимо. На лицах петербуржцев нет-нет, да мелькает блеск надежды на перемены к лучшему. Их город - все еще имперская столица, он сильный, он богатый, он выздоравливает быстрее Москвы.
Не удержался, вполголоса забормотал популярные среди аборигенов строчки:
– Мы наш, мы новый мир построим...
– Совсем как у Мейерберга!*** - дернула меня за руку Саша.
– Ты только посмотри на них! Вон там, слева, видишь у столпа?!
Выйдя из сумрака мыслей, я обернулся в указанную сторону. Вокруг Александровской колонны скоморох-поводырь тащил на цепочке ряженного в бабский сарафан медведя, толпа вокруг весело приплясывала под дудочные подсвисты.
– Эээ... Где там Мейерберг?
– озадачился я.
– И вообще, кто он такой?
– Путешественник один, - почему то смутилась Саша.
– Картинки всякие разные рисовал, обычаи описывал.
– А, понятно, - не стал я углублять тему.
Но Саша вдруг уточнила, не для меня, а скорее сама для себя:
– Это ли не торжество крестьянской Руси?
– Скоро на Москве так же будет, - с оптимизмом поддержал я жену.
– Перед Мавзолеем охрана не позволит, а вот вокруг Василия Блаженного можно устроить недурной хоровод человек на полтораста.
Как видно, снова чем-то обидел. Молча, без смеха или улыбки, Саша потянула меня прочь, вдоль облупившегося фасада генштаба в сторону Мойки. Недалеко - на мощеном брусчаткой горбике ближайшего мостика мы уперлись в стихийный рыночек.**** Крики, толкотня, все как положено при социализме, на особинку только прокатывающийся от берега до берега рык закутанного в два до безобразия драных тулупа коробейника:
– Лучины! Лучины каленые, березовые!
Пройти мимо такой лютой экзотики я не смог:
– Продай кучку, сделай милость.
– Владей за сто рублей!
– Светец купи, - с насмешкой посоветовала Саша.
– Плошку под воду я тебе, так и быть, в хозяйстве найду.
– Это еще что?
– Рогулька специальная, в нем эту самую лучину жгут.
– Надо же, какая канитель, - удивился я.
– Всего-то хотел полезный сувенир из Питера привезти, вместо магнитика на холодильник.