Скрип на лестнице
Шрифт:
– Да… об этом я кое-что припоминаю – то есть о портфеле, – произнесла Эльма. Она смутно увидела перед внутренним взором эту желтую махину, которую прицепили ей на спину и которая составляла, наверное, четверть ее собственного тогдашнего веса.
– И вот ты вернулась, – улыбнулась Гюлла.
– А то как же! – сконфуженно ответила Эльма. Такого сердечного приема она не ожидала.
– Ну, наверное, я лучше провожу тебя прямо к Хёрду, он предупредил, что он тебя ждет. – ИГюлла жестом позвала Эльму за собой. Они прошли по застеленному линолеумом коридору и остановились у двери с маленькой металлической табличкой, на которой было
– Насколько я знаю Хёрда, сейчас он нас не слышит, потому что нацепил наушники и слушает радио. Когда он работает – у него постоянно на ушах этот аппарат, прямо не знаю, как так можно. – Гюлла вздохнула, а затем громко постучала в дверь. Не дожидаясь ответа, она сама открыла.
За письменным столом сидел человек и сосредоточенно смотрел на экран компьютера перед собой. Наушники были как раз там, где и предполагала Гюлла. Заметив движение, тот человек поднял глаза и поспешил вынуть устройства из ушей.
– Здравствуй, Эльма, добро пожаловать, – сказал Хёрд с дружеской улыбкой на лице. Он встал и подал ей руку через стол, а потом предложил сесть. Ему было уже хорошо за пятьдесят, волосы тронуты сединой, и неприбранные седые пряди обрамляли его вытянутое лицо. Эльма заметила, что пальцы у него были изящные, а ногти ухоженные. Она представила себе, как он по вечерам сидит дома перед телевизором и орудует пилкой. Она непроизвольно спрятала свои собственные руки в коленях, чтобы не были видны обкусанные ногти.
– Стало быть, ты решила вернуться домой, в Акранес, нам всем на радость, – сказал он, глядя на нее, и откинулся на стуле, скрестив пальцы на груди.
– Ну, можно сказать и так, – ответила Эльма и выпрямила спину. Она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую вызвали к директору школы за какую-то провинность. Она ощутила, как щеки у нее запылали, и стала надеяться, что он этого не заметит. Хотя это было маловероятно: утром она не оставила себе времени на то, чтобы нанести макияж, и сейчас румянец ничто не скрывало.
– Я знаю, что в Рейкьявике ты работала в полиции в отделе расследований; у нас так удачно сложилось, что один сотрудник как раз собрался попробовать подняться по карьерной лестнице в столице, так что ты попадешь, так сказать, на его место. – Он наклонился вперед и подпер щеку рукой. – Должен признаться: когда мне позвонил твой отец, я удивился. Прости за любопытство – но что именно сподвигло тебя вернуться, после пяти лет в Рейкьявике?
– Ну, наверное, я просто по Акранесу соскучилась, – ответила Эльма, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее. – Я уже давно подумывала вернуться, – добавила она. – У меня же здесь вся родня. А потом здесь продавалась квартира, которая мне понравилась, вот я и подумала: «Надо брать!» – Она улыбнулась, надеясь, что такой ответ устроит собеседника.
– Понимаю. – Хёрд спокойно кивнул, но потом продолжил: – Скорее всего, мы не сможем предложить тебе такие же условия или такой же темп, как в столице, но я тебе гарантирую: хотя Акранес на первый взгляд кажется тихим городком, у нас тут хлопот хватает. Под поверхностью здесь таится много чего, так что скучать тебе не придется. Заманчиво, да?
Эльма кивнула, не понимая, всерьез он говорит или нет. На ее собственный взгляд Акранес и был именно таким тихим городком, каким казался на первый взгляд.
– Как тебе наверняка известно, я начальник отдела расследований, а значит, работать
Здание полиции в Акранесе не отличалось от зданий полиции в Рейкьявике – только здесь все было более малого масштаба. Здесь господствовала такая же казенная обстановка, как и в других государственных учреждениях. Пол был застелен светло-коричневым линолеумом, на окнах были белые жалюзи и светлые шторы. В кабинетах красовалась мебель из светлой березы. Хёрд указал ей на четыре камеры в дальнем конце здания. «Одна из них сейчас занята: вчера кто-то очень бурно провел вечер, но я надеюсь, что этот бедолага сейчас проснется, и его можно будет отпустить домой», – сказал он, украдкой улыбаясь, поглаживая густую ухоженную щетину у себя на подбородке. Он распахнул пустующую камеру, похожую на камеры в столице: маленькую вытянутую каморку с односпальной койкой.
– Ничего интересного: они везде одинаковые, – сказал Хёрд.
Эльма кивнула. Она часто видела такие же камеры в Рейкьявике: серые стены да жесткие койки, на которых никому не хотелось ночевать больше одного раза. Она пошла за Хёрдом в коридор, где начинались кабинеты. У одной двери Хёрд остановился, открыл и велел ей войти. Она подчинилась и окинула кабинет взглядом. Стол был маловат, но там было место для компьютера и всех других необходимых ей вещей. У стола были запирающиеся ящики, а в его дальнем конце помещался цветочный горшок. К счастью, рос в нем какой-то кактус, не требующий особого ухода. Хотя она однажды умудрилась и кактус загубить.
– А вот это будет твоя камера, – пошутил Хёрд. – На днях Гюлла отсюда все убрала. Пьетюр, твой предшественник, оставил после себя целую кучу документов и всякого мусора, но, я думаю, к понедельнику все будет готово.
– Выглядит отлично. – Эльма улыбнулась Хёрду. Она подошла к окну и выглянула. От стекла веяло холодом, и по ее рукам забегали мурашки. Напротив здания полиции стояли жилые дома. Унылые, грустные. В детстве она играла в подвалах этих самых домов. Коридоры там были большие, пустынные, воздух в них спертый, и пахло резиной, потому что в подвале для велосипедов хранились автомобильные шины. Просто отменное место для детских игр.
– Ну, вот, собственно, и все, – сказал Хёрд, потирая руки. – А давай посмотрим, может, там уже и кофе сварили? Должна же ты выпить хотя бы одну чашечку кофе перед тем, как пойдешь домой.
Они вошли в кафетерий. За маленьким столиком сидел мужчина, который представился как полицейский Каури. Он сообщил, что другие дежурные все уехали на вызов: в многоквартирном доме на всю ночь до утра затянулось шумное застолье, к неудовольствию соседей.
– Ты еще почувствуешь, как же хорошо вырваться из столичной толчеи к нам, в глушь, – сказал он спустя некоторое время. Когда он улыбался, вокруг его темных глаз образовывались морщинки – лишь черные зрачки посверкивали. – Правда, теперь у нас тут больше не глушь, сейчас наш городок, что называется, переживает подъем. Дома продаются как горячие пирожки. Все хотят в Акранес – вот оно как! – Он громко рассмеялся.