Скрипка дьявола
Шрифт:
— Мне нетрудно побыть с ним, но тогда я не смогу вас проводить.
Тромбонистка подняла взгляд и различила среди множества музыкантов, толпившихся в коридоре, коллегу, который, судя по всему, пользовался ее особым доверием.
— Георгий, милый, я тебя ищу уже полчаса, где ты бродишь, да еще с тубой в руках? Отложи ее и займись этим пареньком… Кстати, тебя как зовут?
— Грегорио, — ответил мальчик.
— Ага, похоже на мое имя, — сказал русский с заметным акцентом.
Он был мощного телосложения, с густой копной прямых волос, усами
— А нельзя пойти с тобой?
Пердомо самым суровым тоном, на какой только был способен, глядя прямо в глаза мальчику, ответил:
— И не думай. Слышишь? Это не игрушки.
— Папа, прошу тебя, клянусь, я буду хорошо себя вести.
— Не торгуйся со мной, Грегорио, я сказал, что нельзя, и точка.
— Георгий может остаться с ним. Как видите, он играет на тубе в нашем оркестре. Зовут его Георгий Роскофф.
— Пойдем со мной, Грегорио, — сказал музыкант мальчику, состроив гримасу, которая, очевидно, должна была означать улыбку. — Посмотрим, знаешь ли ты, кто это, — добавил он, показав на одну из фотографий в коридоре.
— Иегуди Менухин, — тут же ответил Грегорио.
— Прекрасно, один-ноль в твою пользу. А это кто?
Пердомо понял, что музыкант, который держал свой тяжелый инструмент в одной руке, словно это был горн, умеет обращаться с детьми, и тут же переключился.
— Отведите меня к телу, — попросил он тромбонистку, в то время как Грегорио и музыкант потихоньку удалялись, продолжая угадывать, кто изображен на фотографиях.
— Пойдемте сюда, это в другой части здания, — отозвалась женщина.
И они направились туда, где был обнаружен труп Ане Ларрасабаль.
По дороге Элена Кальдерон назвала себя и объяснила инспектору, что такое Хоровой зал.
— В этом здании, кроме Симфонического и Камерного залов, есть зал для небольших собраний, конференций и показов. Он небольшой, человек на двести, и сегодня не использовался.
— Вы вызвали полицию?
— Да, конечно, как только нашли тело.
— Тогда они скоро прибудут, но раз уж я здесь, то лучше будет, если я взгляну на тело, хотя я и не на дежурстве. Надеюсь, там никто ничего не трогал.
— Не знаю, я не входила в зал и не видела тела. Мне кажется, его обнаружил маэстро Агостини.
Пердомо и тромбонистка дошли до двери Хорового зала, и полицейский увидел, что она закрыта. На полу, рядом со входом, сидел во фраке первый виолончелист оркестра Андреа Рескальо. Закрыв лицо руками, он горько плакал. Рядом с ним стоял маэстро Агостини, который, казалось, сразу постарел лет на десять, и еще мужчина лет сорока пяти, с маленькими глазками и очень тонкими губами, в пиджаке и черной рубашке, который оказался главным дирижером Национального оркестра Испании Жоаном Льедо. У него было заметное брюшко, а рот кривила
— Андреа, — позвала Элена Кальдерон и, наклонившись, тронула виолончелиста за плечо, — пришел полицейский.
Рескальо вздрогнул, словно его разбудили от страшного сна. Поднял голову и, увидев Пердомо, мгновенно собрался. Вытерев слезы платком, который держал в левой руке, правую он молча протянул Пердомо.
Полицейский еще раз продемонстрировал свой жетон, когда тромбонистка представила его дирижерам.
— Вот это скорость! — воскликнул Льедо. — Трех минут не прошло, как мы позвонили, чтобы сообщить о преступлении.
— Просто я был в партере, в числе слушателей, — любезно пояснил Пердомо. — Внутри кто-нибудь есть? — спросил он, показывая на дверь.
— Только труп.
— Кто его нашел?
— Я, — сообщил Агостини, сделав шаг вперед. — Я отошел подальше от артистических, потому что хотел, никого не беспокоя, выкурить сигару, а потом, как следует поблуждав по коридорам, понял, что не знаю, куда идти. Стал открывать разные двери в надежде, что через какую-нибудь попаду к артистическим, и вдруг случайно оказался в этом зале и увидел тело на фортепиано.
— Вы до чего-нибудь дотрагивались?
— Только до двери. Она была закрыта, я ее открыл и снова закрыл, когда пошел за помощью.
— Вы единственный, кто входил туда, с тех пор как нашли тело?
— Да, насколько мне известно.
— Расскажите, что именно вы делали, когда вошли в зал и обнаружили труп.
— Я открыл дверь и, так как свет был включен, тут же увидел тело, распростертое на фортепиано. Я подошел ближе и удостоверился, что она не дышит.
— Вы дотрагивались до тела? — встревоженно перебил Пердомо.
— Нет, сеньор, было ясно, что она не дышит: грудь не двигалась. Я тут же понял, что она убита.
— Как вы поняли, что она убита? — поинтересовался инспектор. — Это могла быть случайная смерть.
— Когда вы войдете и увидите труп, сами поймете, — чуть слышно проговорил старый дирижер.
Пердомо открыл находившуюся сбоку дверь зала и вошел.
Он увидел слева на некотором возвышении шесть рядов стульев, предназначенных для певцов. С другой стороны находились кресла для публики. В центре на большом подиуме стоял рояль с закрытой крышкой, а рядом с ним располагался подиум поменьше с пюпитром и высоким стулом для дирижера хора.
Бездыханная Ане Ларрасабаль лежала навзничь на рояле, раскинув руки; ноги ее были обращены в сторону клавиатуры.
Одна туфля спала у нее с ноги и валялась возле ножки стоявшей у рояля табуретки. Лицо, как обычно у задушенных, посинело, а глаза выкатились из орбит, что придавало лицу скрипачки жуткий вид. Красные губы запеклись, на нижней, почти в самом уголке рта, виднелась ссадина со следами двух зубов.
На груди, щедро обнаженной благодаря глубокому вырезу, кровью была сделана надпись арабскими буквами: