Скромное обаяние художника Яичкина
Шрифт:
Я (очень нечленораздельно): Вообще-то я не пью.
Пашкин начальник (сдержанно): Как это мило. Еще шампанского?
Я (томным голосом): Пожалуй. (Пью) О, какие у вас глаза!
Пашкин начальник: Чего?
Я (на тон выше): Какие у вас глаза!
Пашкин начальник (растерянно): А что мои глаза?
Я (еще более томно): О, этот нежный васильковый цвет… Вы напоминаете мне одного смешного мальчишку… Романтичный, чистый юноша. Он вызвал на дуэль мерзавца, посмевшего высказаться в мою честь не должным образом.
Пашкин начальник: Вы так хорошо стреляете?
Я (таинственно усмехаясь): Со ста шагов выбиваю движущуюся мишень размером с десятикопеечную монету.
Пашкин начальник: Невероятно!
Я: Это умение - прощальный подарок одного из моих любовников. По трагическим обстоятельствам мы не могли быть вместе, зато он научил меня стоять за свою честь.
Пашкин начальник: Подумать только!
Я: Да. Стрельба и фехтование - вот две мои сильные стороны. И еще шахматы. Тут мне тоже нет равных. Гроссмейстеры курят.
Занавес. На следующий день Пашке предстояли сложные объяснения, каким образом он провел на корпоративную вечеринку международную авантюристку.
Глава четвертая, поучительная, в которой я оказалась на пороге фиесты (окончание)
Короче, наш танец был из разряда запоминающихся. Моя вторая субличность пока еще это понимала, поэтому я в ужасе остановилась и с отвращением прошептала на ухо Лене:
– Пошли отсюда, пока нас не арестовали.
Казалось, он только этого и ждал.
– О, - закатил он глаза в приступе неизмеримого восторга, - какое это счастье - покинуть ресторан с такой красавицей, как вы…
Пока Леня лепетал что-то про мои неземные красоты и расплачивался, я сгрузила ему все свои пакеты, накинула пальто и нетвердой (очень нетвердой) походкой направилась к выходу. Там я достала из пачки последнюю сигарету, криво вставила ее себе в рот и прикурила.
«Вот так все и происходит», - угрюмо думала я, пуская тонкую струйку дыма во влажный воздух подмороженной оттепели.
– «Ну и что с того, что я ни разу в жизни не знакомилась в ресторанах? Другие-то знакомились - еще как - и рады были, а, может быть, и счастливы… А Пашка пусть сидит. Изменщик… Жену родную на Димку променял - и не позвонил ни разу за два дня - куда это годится? Может быть, я тут умираю? Может быть, я с ума уже давно сошла? Бандиты на меня напали? Или я руки на себя уже наложила, как в «Солярисе»? Вернется и найдет в квартире мой хладный труп, станет мучаться страшными угрызениями совести, но будет уже поздно», - тут глаза мои снова увлажнились, и я принялась трагически всхлипывать.
– «А, может быть, он вовсе и не к Димке ушел?», - эта мысль подкосила меня на корню.
– «Не к Димке, а к коварной соблазнительнице, и теперь с ней в пятнадцатый раз пересматривает второго «Властелина колец» в переводе Гоблина, печет пироги, шьет зимнюю одежду для кота, собирает старую мебель, поливает цветы и принимает ванну с резиновыми утятами!», - мои тихие слезы перешли в рыдания.
– «А как же наш миленький маленький котик? Он и его предал? Я-то ладно, но вот котик не переживет этого удара», - память услужливо предоставила мне светлый облик нашего миленького маленького одиннадцатикилограммового котика, мирно дрыхнущего на батарее, развалив по ней свое толстое пузо (в другом состоянии я видела его крайне редко).
Тут холодная ярость захлестнула меня. Я утерла слезы, поплотнее запахнула пальто и решительно огляделась в поисках Лени. «Ушли мы, значит?» - мстительно думала я, - «вот так взяли и покинули родную жену? Хорошо, посмотрим, кому из нас плохо будет…»
– Галина, - Леня возник как по заказу - прямо из-за моего плеча, - вот и я, польщен, что вы дождались.
Я выплюнула бычок, затерла его каблуком
– Милый Леня, - не ручаюсь, что привожу свои слова дословно, но говорила я что-то вроде этого, - хочу фиесты!
Леня, как ни странно, воспринял мою короткую, но на редкость экспрессивную речь адекватно, поймал такси, покидал туда мои пакеты, водрузил меня саму, пристроился рядом, дал отмашку водителю и тот газанул что было сил. Я достала из сумки мобильник и демонстративно отключила его. Леня ободряюще улыбнулся мне.
Короче, фиеста начиналась.
Глава пятая, в которой мы с Леней поем, а супружеская верность торжествует
Праздничек удался на славу. Если когда-нибудь меня спросят: «Все ли возможности повеселиться использовали вы с Леней в тот вечер?», я гордо отвечу: «Все». И ничуть не покривлю душой.
Мы плясали в «Китайском летчике» под какую-то растаманскую группу и устроили дебош в суши-баре (я прилепила крошечного осьминога на манер почетного ордена себе на грудь, вскарабкалась на табурет и зачитала манифест в защиту морских обитателей). В безымянной кофейне напротив моей работы мы неожиданно встретили мою доблестную начальницу, сделавшую мне в туалете строгое внушение, что если я не опомнюсь, она поставит в план следующего номера статью про целлюлит и поручит ее написание мне. Я слабо отбивалась. Потом мы с Леней продолжили плясать. Потом я устроила короткую, но зажигательную потасовку с барышней, претендовавшей на руку и сердце Лени. Насколько я помню, Леню я отбила (или он меня?), и мы каким-то образом оказались на крыше, с которой открывался потрясающий вид на заснеженную ночную Москву.
Впрочем, говорю это я только потому как предполагаю, что с крыши в центре Москвы должен был открываться потрясающий вид - а тогда мне хоть процессию с факелами устраивай прямо под носом - даже и не почешусь. На крыше мы еще выпили и опять поплясали (к тому времени вторая, наиболее вменяемая моя субличность потеряла всякую надежду меня образумить и окончательно затихла). Бразды правления безраздельно получила фам фатале.
Тут- то и произошло страшное. За каким-то хреном я наврала Лене, что всю жизнь мечтала петь. Срывающимся от волнения голосом я поведала ему трогательную историю (разумеется, лживую от начала и до конца) про одинокую и несчастную девочку (то есть себя), обладающую редкостным певческим талантом, которую злая и коварная судьбина заставила распроститься со своей мечтой навсегда. В особенно трогательных местах мы с Леней всплакнули, а потом он заявил, что мы с ним -родственный души.
– Я понял это сразу, - всхлипывал он у меня на груди, - сразу, как увидел тебя!
– он порыдал еще немного, а потом потупился и выдохнул.
– Я живу только когда пою…
Некоторое время мы смотрели друг на друга, а потом сделали то, что должны были сделать. Мы с Леней запели. «Ой, то не вечер, то не вечер». А потом «Как на быстрый Терек, на высокий берег». И еще: «Я искала тебя ночами-чами-чами». «Парней так много холостых, а я люблю женатого». «Лейся песня на просторе» и на закуску «Сиреневый туман над нами проплывает».
Оценить весь ужас происходящего я не берусь, утешая себя тем, что хорошо поставленный баритон Лени начисто заглушил мои дикие вопли. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Пугает то искреннее наслаждение, которое мы с Леней испытали в момент пения. Мы чувствовали себя королями рок-н-ролла. Богами сцены. Хором ангелов, спустившихся на землю. Мы парили над толпой, а души наши рвались в серое клокастое небо.
Завывал ветер, сменившийся противным снегопадом, но мы не замечали ничего. Мы увлеклись настолько, что под конец дошли до небольших театрализованных постановок - Леня изображал всю метафизическую массу холостых и женатых парней, а я демонстрировала свою горячую любовь к ним. Леня показывал воображаемому залу необыкновенный простор Терека, а я - гнала туда сорок тысяч лошадей и казаков. Леня патетически вскидывал руки к небу, обращаясь к невидимому кондуктору, умоляя его, чтобы тот не спешил, а я плотно вошла в роль любимой девушки.