Скрябин
Шрифт:
«Помнится мне встреча со Скрябиным у Морозовой в присутствии Метнера, — вспоминал Белый. — Скрябина Морозова мне всегда подносила; и, кажется, многое обо мне говорила ему; но, кажется, мы в те годы не слишком нуждались друг в друге (Скрябин пришел позднее ведь к необходимости пропустить сквозь себя символистов); из нарочно подстроенной встречи немногое вышло, судя по тому, с какой утрированной вежливостью поворачивала ко мне бледная фигурочка Скрябина свой расчесанный и пушистый гусарский ус, доминировавший над небольшою светловатой бородкой, в то время как тонкие пальчики бледной ручонки брали в воздухе эн-аккорды какие-то, аккомпанируя разговору; мизинчиком бралась нота «Кант»; средний палец захватывал тему «культура»;
Фохт рассматривал маленького «маркизика» с пристальным восхищением из… бешенства; но запевал он лукавым и бархатным тенором:
— Оно, коне-е-е-чно… Блава-а-а-тская… любопытна!.. Не мне судить! Кант, смею вас уверить, Александр Николаевич, это немного — не та-а-а-к-с!..
На что Скрябин с жестом, пленяющим нас, поворачивал голову к Татьяне Федоровне (жене), молча евшей глазами нас; и, смеясь, соглашался: «Не смею спорить».
Но оставлял в нас уверенность, что про себя он думал иначе. И было что-то веселое в торжественной светскости, в его задорной бородке и пышных усах: волосы — редковатые; сюртук сжимал тонкую талию; лицо чуть дергалось: Морозова прыскала лукаво глазами на него; Метнер весело искашивался на меня; и у самого Скрябина в глазах таилась лукавость: каждый про каждого знал многое из того, что не есть предмет «светского» разговора; и было ясно, что к личностям друг друга мы относились с симпатией: но — что нам друг с другом делать?»
Воспоминания Белого об этом вечере пронизаны нервным ритмом и приправлены иронией. Скрябин увиден далеким, незначительным и смешным. Философ Фохт, здесь задирающий Скрябина, через год появится вновь, совсем в ином облике. Пока ему было за что досадовать на Скрябина. Когда-то в далекие годы на катке он и еще несколько юных «джентльменов» пытались ухаживать за Наташей Секериной. Ей же был интересен только этот, тогда совсем безусый музыкантик, так много о себе мнивший.
Впрочем, правда ли Фохт в этот вечер был столь усмешлив, дерзок, придирчив и непримирим? Или память Андрея Белого, всегда изменчивая, с опорой на воображение и на сиюминутное настроение, «желаемое» поднесла как действительно бывшее? Не пытается ли Белый «столкнуть» героев своих воспоминаний, как прозаик сталкивает персонажей своего романа? Слишком уж смиренен будет Фохт в своих музыкально-философских беседах со Скрябиным через год.
«В заключение Скрябина попросили играть; он сел за рояль; гибко откинулся; поставил вверх выпяченные усы; взвесил в воздухе ручку, ею повращал; и разрезвился на клавишах, откинувшись еще более; впечатление от игры его — скорей впечатление изящнейшей легкости, чем глубины; признаться: я более любил Скрябина в исполнении Веры Ивановны, его первой жены, которую в этой же комнате я столько раз слушал».
Пышноусый «маркизик» «резвится» на клавишах. Не столько портрет, сколько карикатура. Ироничный мемуар Белого и не мог быть иным. Будущая обида за Морозову не могла не «аукнуться» в этих писаниях. Сама Маргарита Кирилловна, человек благодарный каждой выпавшей в ее жизни встрече, вспомнила об этом вечере с прощальной теплотой. Как отличается ее восприятие Скрябина-пианиста от впечатлений Белого!
«Одно было прекрасно в этот вечер, — то, что, Александр Николаевич сел за рояль и сыграл 4-ю и 5-ю сонаты. Играл прямо необыкновенно! Сколько красоты было в звуке, какая тонкость оттенков, какая-то нездешняя волшебная легкость! Никогда не забуду его игры!. И сейчас как будто слышу его и вижу мою комнату в этот вечер и его у рояля, как всегда каким-то грустным, задумчивым, как будто импровизирующим. Этот конец 5-й сонаты, куда-то улетающий,
Главная досада, которая ее мучила, — «невстреча» Белого со Скрябиным. Трудно было понять, почему они взглянули друг на друга столь равнодушно. Через несколько дней Скрябин и с Морозовой разойдется бесповоротно. Развязка пришла с жестокой неумолимостью.
Обед у Кусевицких. Скрябин, Татьяна Федоровна, братья Метнеры, А. Б. Гольденвейзер. Маргарита Кирилловна, которая тоже приглашена, чувствует себя среди безвкусной роскоши хозяев дома не очень уютно. Было и предчувствие чего-то затаенно недоброго.
После обеда гости отправились в кабинет Сергея Александровича. И тут разыгралась дурно отрепетированная сцена. Кусевицкий витийствовал: нелепое семейное положение измучило Александра Николаевича, любое напоминание о болезненном вопросе расстраивает его, неопределенность его положения мешает его творчеству, а Вера Ивановна с редкой настойчивостью упорствует, отказывает ему в разводе. Александр Николаевич решил окончательно порвать с ней всякие отношения, и все, кто считает себя его другом, должны поступить так же…
Татьяна Федоровна живо кивала каждой услышанной фразе. Видно было, что это ее решение, а вовсе не Александра Николаевича. Жестокий выбор был поставлен. Скрябин? Он сидел и молчал.
Маргарита Кирилловна почти не знала Кусевицкого. Она слышала тон осуждения в его речи, словно ее сделали здесь обвиняемой. Чувствовала, как закипала кровь: по какому праву этот человек вмешивался в ее столь долгую и столь теплую дружбу с Александром Николаевичем?! Чего хотел этот человек? Отречься от Веры значило предать.
Ее ответная речь была сбивчива и сумбурна от возмущения. Ведь Александр Николаевич сам просил ее «присмотреть» за Верой Ивановной! За Морозову вступились и братья Метнеры: плохой театр в кабинете Кусевицкого им тоже не понравился. Скандал «состоялся».
Маргариту Кирилловну душил гнев. Она встала и, хотя в сердце ее клокотали самые горькие чувства, спокойно простилась со всеми и уехала. Ей были безразличны ее отношения с Кусевицким, но Скрябин… Скрябин молчал.
Больше они не виделись. Точнее — почти не виделись. Лишь однажды она будет слушать его выступление в Большом зале Благородного собрания. Ей тогда покажется, что он играет с тяжестью, — уставший, постаревший, с потухшим взором. В антракте она все-таки решится зайти в артистическую. Татьяна Федоровна как ни в чем не бывало ответит на приветствие со светской улыбкой. Скрябин поздоровается сухо. И посмотрит куда-то мимо ее лица. Эта мимолетная встреча и объяснит поведение композитора в те мучительные минуты у Кусевицких. Когда все его помыслы будут устремлены к «Мистерии», нс посмевшая пожертвовать малым ради главного дела его жизни, не посмевшая перешагнуть через прошлое Морозова будет казаться ему отступницей.
Сцена у Кусевицких — одна из вершин скрябинского «бесчувствия». Слишком многим он был обязан Маргарите Кирилловне, чтобы так с ней расстаться. И все же — он оказался обиженным ребенком среди взрослых людей. Ребенок, от которого, похоже, ждали слова, но который наперекор всему насупленно молчал.
Кусевицкий в этом некрасивом спектакле готов был играть главную роль не без торжества: Морозова была слишком богатым другом Скрябина. Их разрыв должен был привязать композитора к его, Сергея Александровича, делу, к его концертам, его издательству. Сейчас, когда их дружба со Скрябиным вступала в полосу расцвета, он не мог даже предполагать, что возмездие — их собственный со Скрябиным разрыв — дело скорого будущего. Слишком он понадеялся на силу капитала, еще не подозревая, насколько неуступчив временами бывает милый и добрый Александр Николаевич.