Скрытая угроза
Шрифт:
Согласно рапорту патрульной, Узан музыкантом не был. А был поваром в кафе «Ривьера» на набережной в Бат-Яме, потом – владельцем небольшого сервиса буксировки мотоциклов, а еще позже – хозяином маленького киоска в центре Холона. Кроме доходов от этих заведений он, видимо, потихоньку промышлял левыми делишками вроде работы наркокурьером и продажи гашиша. Родился в Бат-Яме и вырос в семье, известной социальным службам, без отца и с двумя старшими сестрами. Из гимназии вылетел. Мать его – косметолог. Первое дело на него завели, когда ему было пятнадцать. Они с дружком угнали тачку.
Авраам взглянул на него и снова уставился в бумаги. А потом сказал:
– Вы подозреваетесь в том, что сегодня рано утром подкинули к детскому саду на улице Лавон…
Но Узан прервал
– О чем это вы? Человек выходит поутру прогуляться, а его – царап! Да что у меня общего с детским-то садом?
– Выясним.
– Чего? Какие у вас вообще доказательства?
Из беглого просмотра дела и короткого доклада патрульной вытекало, что доказательств нет. Амос Узан был арестован благодаря смекалке полицейской, которая еще до обезвреживания муляжа взрывчатки взяла подробные показания у свидетельницы – той, что позвонила в справочную службу. Эта шестидесятичетырехлетняя пенсионерка встала рано поутру, чтобы убраться перед Рош ха-Шана [1] . Она раздвинула в гостиной жалюзи и разложила на подоконнике ковер для просушки, а выбивать его решила только после восьми утра. Ее муж еще спал. Раскладывая ковер, свидетельница заметила мужчину, который вошел во двор дома номер шесть на улице Лавон. Вернее, на самом деле она увидела не как он вошел, а как пригнулся в кустах и шарил там. Сперва женщина решила, что это жилец, у которого что-то упало в кусты сверху, но потом рассмотрела, что он находится за кустами, у ведущей к детсаду тропинки, и прячет там какой-то чемодан. Почему это показалось ей странным? Да потому что в нескольких метрах оттуда стояли мусорные баки, и будь он жильцом этого дома, то бросил бы чемодан туда. И зачем прятать его так осторожненько, за кустами, вместо того чтобы поставить на тротуар? Дом свидетельницы стоит на краю улицы, но обзор из окна неплохой. Немного мешают деревья и электрический столб, но они не скрыли этого человека. По подсчетам полиции, женщина наблюдала за подозреваемым больше минуты, и исчез он не сразу, а, наоборот, оставался там, оглядывась по сторонам. Свидетельница побоялась, что, несмотря на расстояние, он заметит ее, и отступила назад, в гостиную. Когда же она снова высунула голову, то увидела, что незнакомец уже направляется в другую сторону, пересекая улицу Аронович. Не бежит, а медленно идет. И ей показалось, что вроде как прихрамывает. Описание, которое она сделала, как и следовало ожидать, было схематичным. Подозреваемый был низкорослым, худым и, если ей не изменяет память, в тренировочных брюках и фуфайке, коричневой, а может, другого темного цвета, с капюшоном. Черт лица женщина не разглядела.
1
Рош ха-Шана – еврейский Новый год, который празднуют два дня подряд в новолуние осеннего месяца тишрей (тишри) по еврейскому календарю (приходится на сентябрь или октябрь). С этого дня начинается отсчет дней нового еврейского года.
Получив это сообщение, сотрудница полиции в считаные минуты распознала описанного свидетельницей подозреваемого в толпе людей, сгрудившихся в конце перекрытой улицы. Он глядел на то, как взрывают подозрительный предмет, и явно нервничал. Патрульная потребовала у него удостоверение личности, и он драпанул.
Ему удалось отбежать от нее на несколько десятков метров, но один из стоявших там полицейских все же поймал его. Никакого удостоверения личности у Узана не было, и попытку побега он отрицал, как и какое-либо отношение к чемодану. Мужчина уверял, что оказался там, потому что вышел купить хлеба и молока. Он отказывался назвать номер своего паспорта, но его убедили это сделать. При проверке в уголовной базе данных выяснилось, что на нем висит несколько дел, в основном связанных с передачей наркоты.
– Доказательства мы предъявим, когда посчитаем нужным, – сказал Авраам. – А пока расскажите, что вы делали утром на улице Лавон.
– Да что и любой другой. Воздухом вышел подышать, – ответил
– Нашей сотруднице вы сказали, что пошли за хлебом и молоком. То есть свою версию вы меняете?
– Что я ей сказал? Никакой версии я не менял. Я вышел подышать свежим воздухом и купить молока.
– И шли за ним до самого Лавона? Далековато от вашего дома.
– Ага.
– И что так?
– А почему я должен вам отвечать? Имею право покупать молоко, где захочу, разве не так?
– Отвечать вы не обязаны. Запишу так: «Не пожелал объяснить, что делал на улице Лавон».
В отличие от предыдущего расследования, перед Авраамом сидел подозреваемый, хорошо знакомый с полицейскими следственными камерами. Когда ему задавали вопрос, который мог его запутать, он отвечал не сразу, а медлил, пока не находил подходящий ответ.
– Я пошел туда, потому что в нашей лавчонке сильно задолжал. Теперь ясно? – сказал он.
– А зачем вы остановились смотреть на разминирование?
– Знаете, сколько туда нахлынуло народу? Нашли подозрительный предмет. Я и остановился взглянуть, что да как.
– А когда наша сотрудница попросила предъявить документы, сбежали?
– Да не сбегал я, я ей это уже объяснил. Я как раз собрался уходить и не расслышал, как она меня позвала. И тут два мента накидываются на меня и заявляют, что я драпаю…
– А вы вовсе и не драпали?
– Вы что же, решили, что я драпанул? Поверьте мне, если б я решил драпануть, ни один мент меня не захапал бы!
Что-то в ответе Амоса смутило Авраама. Он открыл рапорт об аресте и понял, в чем дело, после чего поднял глаза и обвел ими комнату, будто оценивая ее размеры. С потолка ее освещали две флюоресцентные лампы. На фотографии Узана, лежавшей в папке с его делом, лицо было гладко выбритым, но с тех пор у него отросли усики в стиле Чарли Чаплина, которые, в отличие от ногтей, выглядели очень ухоженными.
– А где же хлеб и молоко? – спросил инспектор.
– Чего?
– Где хлеб и молоко, которые вы купили?
– Не успел. Улицу-то перекрыли.
Авраам улыбнулся.
– Ясно. Так вы, наверное, дико проголодались… Да и, в общем-то, какая у вас связь с детским садиком?
– Никакой у меня связи ни с каким детским садиком! Слава Господу, у меня нет детей.
– Зачем же вы тогда подбросили туда чемодан с муляжом взрывчатки?
– Да вы спятили! Говорят же вам, что никакого чемодана с муляжом взрывчатки я не подбрасывал. У вас всех точно солнечный удар.
Возбуждение улеглось. Вместе со страхами, возникшими у Авраама с приходом в эту комнату. Он сидел в правильном месте. Стал самим собой, вернулся к своей должности, к делу, которое умел выполнять лучше всего другого. Если б Узан знал, что бомба в чемодане – просто муляж, он бы так не влип. Инспектор предложил ему налить себе воды из кулера, стявшего в другом конце комнаты, возле двери, но Амос отказался:
– Я пить не хочу.
– Попить нужно обязательно. Мы тут проведем еще несколько часов, и вам следует попить. А не то – обезвоживание организма. Идите попейте.
Авраам подождал, пока Узан встал с места и двинулся к кулеру. По пути он прошел мимо полицейского. Налил в пластиковый стаканчик холодной воды и снова прошел мимо него. Шел Амос гибким, неслышным шагом. Если верить свидетельнице, подозреваемый, подложивший чемодан к детскому саду, убегал медленно и, как ей показалось, прихрамывая. А патрульная, осуществившая арест, вроде бы доложила, что Узан, когда она попросила его предъявить паспорт, поскакал очень бойко, да и сейчас никакой хромоты у него не было.
У Авраама оставалось всего несколько часов для того, чтоб решить, направлять ли Амоса на продление ареста, и было уже ясно, что этого не случится. На часах было полтретьего. Из Узана слова не вытянешь, и к вечеру, самое позднее завтра утром, его отпустят домой. А инспектор до сих пор не знает, освободит ли он невинного человека, вышедшего поутру подышать свежим воздухом да купить пакет молока и буханку хлеба и арестованного по ложному подозрению, – или же выпустит типа, который утром подложил на ведущую к детсаду тропинку чемодан с чем-то вроде муляжа взрывчатки.