Скрытая угроза
Шрифт:
– А чего ждать? Уж скажи, пусть привыкают.
Хаим промолчал.
– А как дома? Может, попросить Адину, чтобы пришла помочь?
Он сказал, что не надо. После очередной паузы мать спросила:
– А с воспитательницей Шалома ты еще раз поговорил?
Были дела, про которые Хаим молчал, чтоб не волновать ее. Но о стычке с воспиталкой он рассказал, и мать его поддержала, поняла, из-за чего он взорвался. А вот про муляж возле садика он не сказал ни слова. Знал: скажешь о таком – и она не заснет.
– Не успел, – ответил теперь Сара. – В садик почти опоздали.
– А
– Получше, – солгал Хаим.
– Вот видишь! Из-за того, что устроил скандал. Без скандалов не обойтись.
Про стычку в садике говорить не хотелось, и он сменил тему:
– Как дома, в порядке?
– Жарко. Не зайдешь закончить дворик до праздников?
На секунду в Хаиме поднялась злость на этот вопрос. Но он сдержался и бросил:
– В праздники зайду. Не нервничай.
– Спокойной ночи, – сказала его мать и повесила трубку.
Возле кровати валялось несколько книжек, которые он собирался прочесть, чтобы потом без сбоя почитать детям. Этак бегло, естественно. В начале года воспиталка спросила, читают ли они Шалому, и написала для Джени список книг, а продавщица в книжном магазине посоветовала купить, кроме этих книжек, еще две. Хаим усмотрел в вопросе воспиталки оскорбление, пренебрежение к их сыну и косвенно к нему самому. И этот вопрос, наверное, тоже сыграл роль в том, что он на нее наехал. Он не считал, что обязан читать Шалому книжки. Ему отец ничего не читал, и сам он никогда не читал Эзеру.
Одна из купленных книжек особенно привлекла внимание Хаима. Про мальчика, который ночью ходил по стенам. Судя по рассказу, мальчик после того, как его уложат спать, вставал с кровати, проходил по стенам комнаты и влезал в развешенные на них картины. Картины пробуждались к жизни, и главный герой сказки разговаривал с нарисованными на них персонажами. На картинке, украшавшей обложку, у идущего по стене мальчика была прямая спина и вытянуты вперед руки, как будто он шел во сне. Он был рыжеволосым, со светлокожим лицом. Не похож ни на одного из сыновей Хаима, и на него самого тоже не похож.
В прошлые ночи, без Джени, Хаим был почти уверен, что не проснется.
Он лег поздно и встал в четыре утра, чтобы не проспать. И, как и в отрочестве, в его комнате от одного дверного косяка до другого тянулась на высоте колена швейная нитка – чтобы проверить утром, выходил он ночью из комнаты или нет. Запереть дверь было нельзя из-за детей. С тех пор как Хаим познакомился с Джени, ночи у него были поспокойнее. Она спала чутко, и когда он вставал, просыпалась. Иногда это случалось с ним каждую ночь. Особенно когда он был поспокойнее. Когда день приносил доход. Джени ловила его и уводила к дивану в гостиной. Включала телевизор – это помогало ему проснуться. Однажды она сказала, что как раз во сне он говорит очень много.
– И что же я говорю? – поинтересовался Хаим.
– Я не все понимаю, – сказала она. – Но болтаешь ты без умолку.
Кое-какие ее одежки все еще лежали на полках шкафа в спальне. Но большинства из них уже не было, как и двух больших чемоданов.
После полуночи, в последний
С тех пор как они родились, Хаим все спрашивал себя, что о нем запомнят дети. Запомнят ли они его так, как он помнит своего отца? Сара надеялся, что с ним ничего не случится до того, как Эзер достигнет возраста, когда отец вписывается в память, потому что у него самого отец умер, когда он был ребенком, а может, потому что когда Эзер родился, ему уже было за пятьдесят. Хаиму хотелось, чтобы мальчик запомнил его человеком сильным, но не наводящим страх. И еще несколько месяцев назад он верил, что именно таким в его памяти и запечатлеется.
«Нет у тебя никакого первого папы. Я твой единственный папа на всем белом свете», – хотелось ему шепнуть Эзеру на ухо.
В ту ночь он не вставал – во всяком случае, из комнаты не выходил. Будильник прозвонил в четыре утра, и Хаим поспешно поднялся с постели. И в еле брезжущем с улицы свете проверил, на месте ли нитка, после чего включил на кухне лампу. В гостиной он свет не зажигал, чтобы не будить детей. Шалом лежал на краешке кровати, свернувшись, как улитка, а Эзер спал в той же позе, что и ночью, натянув одеяло до подбородка, как будто замерз.
Хаим оделся в темной спальне и побрился. Перед тем как взяться за работу, закрыл дверь в кухню, а затем поджарил на трех сковородах три обычные яичницы и три яичницы с петрушкой и укропом и выложил их у окна, чтобы остыли. Аромат кофе, который он сварил для себя, смешался с запахом жарки и ароматами утра. Потом Хаим разложил на столе ломтики сыра, а рядом с ними – подготовленные с вечера миски. В четверть шестого он осторожно открыл дверь квартиры, вышел и запер ее за собой. С минуту постоял снаружи, вслушиваясь, не проснулся ли кто из детей, и спустился к машине. Для этой проблемы тоже не было решения, и выхода Хаим пока не нашел. Он проверил, нельзя ли воспользоваться рассыльным, который будет поставлять булочки, но разница в цене оказалась огромной. Да и всей поездки в это время дня – десять минут. Хотя Хаиму и не нравилось запирать детей в квартире, это лучше, чем не запирать дверь вообще.
Так он и сделал в это первое утро без Джени.
Хаим доехал по Вайцману до Соколова, повернул налево и остановился на площади Струма. Несмотря на то что уже рассвело, улицы были пустынны, и, на его счастье, большинство светофоров мигали желтым. Все лавки на площади были еще закрыты, кроме «Пекарни Братьев». Хаим вошел туда с заднего хода, и его ноздри тотчас же наполнились запахом теста. Один из братьев-хозяев, заметив его, крикнул:
– Заказ Сары!
– Порядок, – ответил из внутреннего помещения рабочий.