Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Из фольварка ударил несколькими короткими очередями «MG-17» (тяжелый пулемет). Я засек место по трассам. Быстро начал готовить данные для стрельбы по этой точке. Через две минуты, когда начал уже передавать команду орудию, вбежал пехотинец. Заорал хрипло:
— Товарищ командир! Подполковника нашего убило! Несут сюды!..
Я метнулся к нему, опрокинув стереотрубу.
— Ты что хреновину порешь?! Паникер! Подполковник только что вышел отсюда и находится в боевых порядках…
Я еще тряс его за грудки (или сам мотался
Санинструктор доложил, что два пулевых ранения в грудь. Саша побежал к командиру 1-й роты — старшему по званию среди пехотных командиров — с моим распоряжением, чтобы тот принял временное командование группой на себя.
А сам в это время «врезал» по чердаку дома, откуда стрелял пулемет.
Потапов, Слава Богу, оказался крепким мужиком. Когда собрались ротные командиры, он совсем пришел в себя. Все ротные доложили, что в их тылах замечено передвижение групп мотоциклистов.
В это же время Лукша, наблюдавший в стереотрубу, доложил, что у восточного выхода из фольварка появились двое с белым флагом.
— Вот что… офицеры… Командование группой… — трудно проговорил Павел Дмитриевич, — передаю старшему по званию — ему… (повел глазами в мою сторону). Поддерживайте его. А ты — их.
— Фрицы идут, те, с флагом. Фукают, а идут потихоньку, — проговорил Лукша.
— Давай, Григорьевич… иди переговори с гадами, — сказал подполковник, — иди… с Богом. Там видно будет… что к чему.
Захватил с собою взводного из 1-й роты и пошел. Время — восемь-пятнадцать. Неаккуратные фрицы стали — на час с четвертью припозднились.
До сих пор не ведаю, почему Потапов решил с самого начала вести переговоры с немцами с нашей стороны на высшем уровне. Немцы высылали парламентера — представителя своего командования, а мы выходим на них сами. Было это и рискованно, и не очень осмотрительно.
Учитывая последнее, я оставил за себя в боевых порядках командира 1-й роты старшего лейтенанта Осипова.
Встретились с парламентерами, как и в первый раз, у придорожного куста северо-западнее сада. У штурмбанфюрера голова забинтована, у штурмфюрера левая рука на перевязи. Так… подшибленные, значит.
Обменялись приветствиями. Переводил штурмфюрер. Пока он делал это — довольно коряво, — у меня были секунды на обдумывание ответов.
— А почему нет здесь господина полковника? — изобразил удивление старший немец.
Тут у меня промелькнул кадр из довоенного фильма «Тринадцать», и я ответил почти точно словами одного из действующих лиц:
— Полковник отдыхает. Но это к делу не относится. Учитывая безнадежность
У немца дернулась щека. Прищурив глаза, он скептически сказал:
— Ваше положение не легче нашего: вы окружены и по нашему сигналу будете атакованы и нами, и нашими частями извне. Наше предложение аналогично: сложите оружие, вам гарантируется жизнь, предлагается служба в РОА.
Пояснение: РОА — Русская освободительная армия — воинские формирования под командованием генерала Власова (бывшего командующего 2-й ударной армией), принимавшие участие в боях на завершающем этапе войны на стороне немцев.
— Если части извне атакуют нас, мы атакуем вас. Все силы приложим. Мы уничтожим вас… вместе с вашим генералом.
— Каким генералом?! — не сдержал удивления немец.
— Бригаденфюрером. Итак, решайте. Повторяю: при первом проявлении активности ваших частей мы атакуем и уничтожим вас.
— Решаю не я, господин капитан, решает командование. Вы не возражаете, если я доставлю вам ответ в пятнадцать-ноль-ноль.
— Нет, господин штурмбанфюрер. Через два часа, в одиннадцать-ноль-ноль. Или мы атакуем.
— Я доложу командованию. Одну минуту, пожалуйста. А что, господин полковник отдыхает… навсегда?
— Не будем терять времени. С полковником все в порядке. Как ваша голова? Болит? Может быть еще хуже.
Откозыряли, щелкнув каблуками. Разошлись.
Павел Дмитриевич чувствовал себя заметно лучше. Боль переносил стоически. Посему я решился поведать ему о ходе переговоров.
— Собери, Григорьевич, ротных. Посоветуемся, — сказал он.
Собрались. Обмен мнениями привел к единому выводу: переговоры велись в нужном ключе, но ближайшее грядущее расплывалось туманом. Уходить от фольварка было поздно, мы оказались прикованными к нему. Свертывать наше кольцо под огнем из фольварка и тех, кто обложил нас — это уже четко обозначилось, — означало верную гибель. Если те, в фольварке, примут наши условия, то мы, используя пленных в качестве заложников, продолжим свой путь к фронту.
И подтвердили мое решение: если атакуют нас извне, мы атакуем фольварк из последних сил — погибнем достойно.
С тем и разошлись.
В десять-пятьдесят из пролома на месте калитки появились те двое. Я сбросил бурку и, «сверкая регалиями», сопровождаемый тем же лейтенантом, пошел навстречу — принимать капитуляцию осажденных.
Немцы отказались сложить оружие. Внесли, однако, коррективы в свои предложения: если мы снимем осаду фольварка, они — под слово чести своего генерала — гарантируют выход нашей группы, создав проход в кольцо их частей, охвативших нас. Штурмбанфюрер подал мне карту с обозначением схемы нашего выхода.