Скрытый остров. Книга 1. Уходили мы из Крыма…
Шрифт:
Дал гудок выходящий из бухты пассажирский пароход, грузно осевший в искрящемся на солнце море.
Отряд свернул к подножию горы, прикрывающей город от западных ветров.
Их стало почти вдвое меньше, но они всё ещё сильны: поредевший штаб с командой связи; часть пулемётной и подрывной команд; две неполные пехотные роты; три орудия, шесть пулемётов; дюжина повозок с боеприпасами и другим военным имуществом, казачья полурота.
Всего более двухсот хорошо вооружённых солдат. Они уже долго живут одной только войной, слаженны
Колонну отряда замыкали повозки с ранеными, часть полевого госпиталя со своим имуществом, кухня. Далее брёл «семейный дивизион»: женщины, дети, старики.
Арьергардом следовали два десятка юнкеров при трёх пулемётах.
Нашли удобную площадку на склоне горы. С неё хорошо просматривались порт и примыкающие улицы.
Тарусов приказал разбить лагерь.
Распрягли лошадей, расставили повозки, установили палатки, брезентовые тенты, растопили походные кухни, разожгли костры.
Выбрали позиции для орудий и пулемётов, стали сооружать укрытия из камней.
Зажили привычной походной жизнью – до зубов вооружённые кочевники… Со стороны не понять: то ли от опасности уходят, то ли смерть несут. Лучше обойти…
Тарусов оставил в городе группу разведдозора – одиннадцать человек. Кадровых разведчиков из них двое: полковник Норринг и капитан Ветер. Остальной состав – два прапорщика с жёнами, два юнкера, трое кадет. Получилось четыре патруля: супружеская пара в возрасте, супружеская пара со своим охламоном, двое загулявших студентов и пара оборванных пацанов, бороздящих улицы в надежде что-нибудь стащить на пропитание и увеселение.
Инструктаж Норринга был краток: в ближайшие день два в город нахлынет орда с большевистскими представлениями о мироустройстве и негуманным отношением к другим формам жизни. Главное – их не проспать и выяснить всё возможное о противнике: количество, вооружение, предпринимаемые действия. К красноармейцам не приближаться ни под каким предлогом. Слиться с пейзажем. Поменьше случайных контактов, разговоров…
В городе постоянно находились два патруля. Маршруты меняли, чтобы не примелькаться. Отдыхали в дачном домике на набережной, который разведка приобрела ещё год назад для всякого рода тихих дел.
Норринг и Ветер выходили в город поодиночке. Полковник являлся Феодосии в образе человека сложной судьбы: то ли мародёрствующий дезертир, то ли благородный отец, созревший ради голодающего семейства на некие неблаговидные поступки – вооружённый грабёж, например.
Ветер счёл удобным выглядеть уголовником: грязная кепка по брови, кожанка с чужого плеча, матросские клёши, похабные ботинки.
Спортивного телосложения, безупречной офицерской выправки Ветер умел так скособочиться, что тело теряло правильные пропорции, а движения рук и ног – согласованность.
Выражение лица капитана становилось хищным: широкие, крепко сжатые скулы недельной небритости; глаза в презрительном прищуре; у левой брови багровеет большой шрам (упал с яблони в детстве).
Он уверенно шлялся
Ночь оставила от города смутные пятна. Во всей округе светились только огни кораблей. В лагере двигались лунные тени ветвей деревьев, будто спутанные усталостью тревожные мысли людей.
С первыми признаками утра задымились костры. Люди покидали палатки: кто решил согреться, приготовить завтрак, кто просто устал ворочаться с боку на бок, не в силах забыться.
Быстро облетела всех волнующая новость: на рейде выбирал якоря пароход «Владимир», с которым уходила половина их отряда, часть армейской семьи.
Почти все пошли посмотреть. Несколько биноклей загуляли из рук в руки. Кто-то из женщин и детей размахивал яркими тряпками – вдруг на корабле заметят.
«Владимир», не торопясь, развернулся кормой к порту, медленно направился к горизонту. Борис не стал провожать его взглядом. Будут и другие поводы погрустить…
Начинался день, когда хочется жить, даже если вчера душила тоска. Живые краски разгоняли серость раннего утра. Морозы, измучившие на фронте, отступали. Воздух наливался теплом. Солнце щедро позволяло греться. Море успокоилось почти до зеркальности. Безоблачное, пронзительной голубизны небо отметало всякие сомнения в вечной красоте мира.
Чайки белыми стаями кружили вдалеке от берега. Вчера взрывы и дым пожара отогнали их прочь. Пугающая людская суета на берегу закончится, и птицы вернутся. Так всегда было.
Позавтракав, Борис вернулся в палатку подремать. Заниматься было нечем, и это нравилось. Давно так не жил.
Сибаритничал он до обеда. Потом решил вылезти на свет, потому как поспал, можно было и поесть.
Выходя из палатки, Борис упёрся в есаула, откликавшегося на имя Васёк. Есаул откровенно нетвёрдо стоял на ногах.
– В каюты скоро? – выдохнул Васёк облако перегара.
– Косы заплести не успеешь, – процедил сквозь зубы Борис.
Сидящие у палатки двое юнкеров, взглянув на полированную лысину есаула, ехидно хмыкнули.
Васёк попытался осмыслить услышанное, но не справился, впал в ступор. Стоял молча, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Что же ты хлопаешь стакан за стаканом… Насвистался к обеду, как скотина. Господа юнкера, будьте любезны, отбуксируйте чудо-богатыря проспаться.
Борис пообедал у походной кухни и присоединился к группе офицеров, расположившихся на расстеленных одеялах. Над обществом плыли облака дыма: кто-то разжился несколькими фунтами душистого табака знаменитой на всю Россию феодосийской табачной фабрики Стамболи.