Скрюченный домишко

Я познакомился с Софией Леонидис в Египте в конце войны. Она занимала там довольно высокую административную должность в одном из департаментов Министерства иностранных дел. Мне ее довелось узнать сначала как официальное лицо, и очень скоро я оценил ту необычайную толковость, которая и привела ее на этот пост, несмотря на крайнюю молодость (всего двадцать два года).

Смотреть на нее было очень приятно, а сверх того она обладала ясным умом и суховатым юмором, который я находил восхитительным. Мы подружились. Разговаривать с нею было удивительно легко, и мы частенько с большим удовольствием вместе обедали

Все это я ясно сознавал, но лишь в самом конце войны, когда меня решили перевести на Восток, я уразумел и кое-что другое – что я люблю Софию и хочу на ней жениться.

Я сделал это открытие в то время, как мы обедали в «Шепарде». Я не испытал при этом потрясения, открытие пришло скорее как осознание факта, с которым я давно свыкся. Я взглянул на нее новыми глазами, но увидел то же, что видел раньше и что мне так нравилось: темные курчавые волосы, гордо поднимающиеся надо лбом, яркие голубые глаза, небольшой, воинственно выдвинутый вперед подбородок, прямой нос. Мне нравился ее элегантный светло-серый костюм и сверкающе-белая блузка. В Софии было что-то подкупающе английское, и мне, три года не видавшему родины, это казалось необычайно привлекательным. «Англичанка до мозга костей, – подумал я, и в ту же минуту мне вдруг пришло в голову: – А так ли это, возможно ли такое на самом деле? Может ли реальность обладать совершенством театрального воплощения?»

Я припомнил, что во время всех наших долгих и непринужденных разговоров, когда мы обменивались мнениями, обсуждали наши симпатии и антипатии, а также будущее, близких друзей и знакомых, София ни словом не обмолвилась о своем доме или семье. Обо мне она знала все (как я уже упоминал, она была хорошей слушательницей), но о ней самой я не знал ничего. Скорее всего, у нее, как и у всех людей, где-то был дом, была семья, и тем не менее она никогда о них не упоминала. И до этой минуты я как-то не осознавал этого.

София спросила, о чем я думаю.

– О вас, – сознался я.

– Понимаю, – сказала она.

И кажется, она действительно все поняла.

– Может быть, мы не увидимся ближайшие год или даже два, – продолжал я. – Не знаю, когда я попаду в Англию, но, как только вернусь, я сразу же явлюсь к вам и попрошу вас стать моей женой.

Она словно и не слыхала – просто продолжала сидеть и курить, не глядя на меня.

Я испугался, что она меня не поняла.

– Знаете, София, – сказал я, – для себя я решил твердо – не делать вам предложения сейчас. Во-первых, сейчас вы мне можете отказать, я уеду и с горя свяжусь с какой-нибудь ужасной особой, просто чтобы облегчить себе муки самолюбия. А если и не откажете, то что нам делать? Пожениться и сразу расстаться? Или обручиться и приступить к долгому ожиданию? На это я не пойду из-за вас. Вдруг вы кого-то встретите, но будете считать себя связанной обещанием со мной. Мы живем в странной лихорадочной атмосфере, девиз которой «спеши успеть». Вокруг заключаются и распадаются браки, расстраиваются романы. Мне приятнее, если вы вернетесь домой свободная, независимая, оглядитесь и разберетесь в этом новом послевоенном мире и решите сами, чего вы хотите. То, что существует между нами, София, должно быть прочным. Иного брака я не мыслю.

– Я тоже, – отозвалась София.

– И в то же время, – заключил я, – мне думается, я имею право дать вам понять, как… я к вам отношусь.

– Но без излишних лирических излияний, – тихонько добавила София.

– Сокровище мое! Неужели вы не понимаете? Я

Она остановила меня:

– Понимаю, Чарльз. Мне нравится ваша забавная манера подходить к вещам. Вы можете прийти ко мне, когда вернетесь, – конечно, если вам еще захочется…

На этот раз прервал ее я:

– Вот уж тут сомнений быть не может.

– Сомнения всегда найдутся. Всегда может возникнуть непредвиденное обстоятельство, которое спутает карты. Начать с того, что вы не очень-то много про меня знаете, правда?

– Я даже не знаю, где вы живете в Англии.

– В Суинли Дин.

Я кивнул – это был фешенебельный дальний лондонский пригород, славящийся тремя превосходными площадками для гольфа, предназначенными для лондонских толстосумов из Сити.

– В скрюченном домишке, – добавила она тихонько с задумчивым видом.

Должно быть, у меня сделался оторопелый вид, во всяком случае, она улыбнулась и процитировала полнее:

– «А за скрюченной рекой в скрюченном домишке жили летом и зимой скрюченные мышки». Это про нас. Дом, правда, домишком не назовешь, но весь косой-кривой – это точно. Сплошные фронтоны и кирпич с деревом.

– У вас большая семья? Братья, сестры?

– Брат, сестра, мать, отец, дядя, тетка, дед, двоюродная бабушка и вторая жена деда.

– Ничего себе! – вырвалось у меня.

Я был несколько ошеломлен.

Она засмеялась:

– Вообще-то мы, как правило, не живем все вместе. Нас свела война, бомбежки… Но, мне кажется, – она задумчиво нахмурила брови, – внутренне семья не расставалась и всегда жила под присмотром и под крылом у деда. Мой дедушка – личность. Ему за восемьдесят, ростом он не выше полутора метров, но рядом с ним все остальные как-то тускнеют.

– По вашему описанию, фигура любопытная.

– Так оно и есть. Он – грек из Смирны, Аристид Леонидис. – И с лукавым огоньком в глазах она добавила: – Несметно богат.

– Сохранит ли кто-нибудь свои богатства, когда война окончится?

– Мой дед, – с уверенностью ответила София. – Никакая политика выкачивания денег из богачей его не проймет. Он сам выкачает деньги из кого угодно. Интересно, – прибавила она, – понравится ли он вам?

– А вам он нравится?

– Больше всех на свете, – ответила София.

Прошло два с лишним года, прежде чем я снова попал в Англию. Прожить их оказалось нелегко. Мы переписывались с Софией довольно часто. Ее письма, как и мои, не были любовными. Скорее переписка двух близких друзей – обмен мыслями и мнениями, соображения по поводу каждодневных событий. И все же, что касается меня, да, по-моему, и Софии тоже, чувство наше друг к другу становилось все глубже и сильнее.

Я возвратился в Англию пасмурным теплым сентябрьским днем. Листья на деревьях в вечернем свете отсвечивали золотом. Порывами налетал шаловливый ветерок. Прямо из аэропорта я послал телеграмму Софии:

Часа два спустя, когда я просматривал «Таймс», в колонке «Рождения, браки, смерти» мне бросилась в глаза фамилия Леонидис: