Скуки не было. Вторая книга воспоминаний

Сарнов Бенедикт Михайлович

У Виктора Борисовича была удивительная способность: во время шумного застолья, неизменно сопровождавшегося какой-нибудь бурной дискуссией, он мог вдруг прилечь на диванчик и минут пятнадцать сладко поспать, после чего поднимался — свеженький как огурчик — и как ни в чем не бывало продолжал разговор с того самого места, на котором он был прерван.

Этот «привет из Ялты» от Виктора Борисовича Шкловского я привожу здесь не для того, чтобы похвастаться тем, как хорошо он

относился ко мне и моему семейству…

…а чтобы показать, какой запас веселья, остроумия и озорства сохранил этот человек в своей душе до глубокой старости.

Однажды Самуил Яковлевич Маршак сказал Валентину Берестову: «Наша беда, голубчик, что мы с вами люди способные».

Этих «поэтических пиров и бесед» у нас было немало. И едва ли не каждый «пир», длившийся с утра до вечера, завершался вот таким подарком, благо книг у Самуила Яковлевича выходило тогда много.

Женя Винокуров:

«В квартире Маршака комнат много. Одних своих посетителей он пускает не дальше передней, других удостаивает приглашением в гостиную, третьих зовет в кабинет. Кое-кому удается заглянуть и в более дальние комнаты. Но сколько у него там за этими дальними комнатами еще более дальних, куда он и самых избранных не пускает, — вот этого не знает никто…»

Мне случалось бывать в разных комнатах этой «квартиры». Но в ту, самую дальнюю ее «комнату», о которой рассказал Алексей Иванович Пантелеев, Самуил Яковлевич меня не приглашал никогда.

Семен Израилевич Липкин сказал мне однажды, что не переводил бы он Турсун-заде и других орденоносных графоманов, — не было бы у него ни «Джангара», ни «Махабхараты», ни «Манаса», ни Навои, ни Фирдоуси…

Вот так же и Маршак. Не сочинял бы он свои стишки про оказавшихся под судом продавцов посудного отдела ГУМА, не возложил бы свой траурный венок на гроб Жданова, — не было бы ни четырех Сталинских премий, ни последней, самой престижной в СССР Ленинской. И не был бы он «Маршак Советского Союза».

Начало нашего знакомства, наверно, можно датировать январем, самое позднее — февралем 1967 года. Во всяком случае, на подаренном мне Александром Исаевичем отдельном — «совписовском» — издании «Одного дня Ивана Денисовича» стоит дата: 20.3.67.

Такие послания он рассылал многим. Но в уголке каждому писал что-то свое — в зависимости от степени своего «расположения» к адресату.

Эту фотографию с дарственной надписью мне передала Наталья Ивановна Столярова после ареста и «выдворения» Солженицына из страны и незадолго до отъезда

вслед за ним его семьи.

Надпись, конечно, не была адресована мне персонально. Но она свидетельствует, что во всяком случае в глазах Натальи Ивановны я входил тогда в круг друзей Александра Исаевича.

Отец моей жены — Петр Иванович — был человек, мягко говоря, неординарный. Попросту говоря — шальной. Будущая моя жена только еще должна была — со дня на день — явиться на свет, а он уже растрезвонил всем своим друзьям-приятелям, что у него родился сын, которого назвали Слава. И когда вместо сына родилась дочь, деваться ему было уже некуда.

Вот так она и осталась на всю жизнь Славой. Не Станиславой, ни Святославой, не Брониславой, а просто Славой. Славой Петровной.

Саша Галич.

Коля Глазков.

По этой фотографии видно, что он мог бы сыграть Достоевского и без грима.

Миша Львовский — автор песни «Вагончик тронется, перрон останется».

Ее пел молодой Высоцкий вместе со своими песнями, и поэтому многие до сих пор считают, что это он ее и сочинил.

Толя Аграновский и Юз Алешковский.

Однажды у нас дома мы устроили между ними «айтыс». Так у казахов, как объяснил нам Толя, называется состязание акынов.

На заре наших отношений моя жена утверждала — да и сейчас продолжает на этом настаивать, — что я влюбился в нее из-за Лили Брик. Вернее, из-за строк Маяковского о Лилиных глазах: «Круглые, да карие, горячие — до гари».

В то время мы, конечно, и думать не думали, что запросто будем ходить в гости к реальной, живой Лиле Брик, и она будет нам дарить свои фотографии.

Нашей любимой собаке мы дали имя собаки Маяковского: Булька.

Узнав об этом, Лиля Юрьевна растрогалась и подарила нам эту фотографию. Собственно, даже не нам, а нашему Бульке. Так прямо и написала на ней: «Булечке от Щена».

< image l:href="#"/>

С Аллой Демидовой — за ширмой Биргеровского кукольного театра.

Каждое празднество у Биргера непременно включало в себя бал-маскарад. Все мы были тогда уже не очень молоды и дурачиться в масках особой охоты ни у кого не было.

Булат, например, надевать маску всегда решительно отказывался.

Но азарт Биргера, его неиссякаемый напор, его веселая энергия постепенно заражали всех.