Скульптор и скульптуры (сборник)

Минутин Сергей Анатольевич

Монах дремал, а Ваня ходил по острову и что-то искал. Побывав в отпуске, послушав Веруню, до него внезапно дошло, что ответ, как правило, лежит на поверхности, а не глубоко под землёй, но не все об этом догадываются.

Итак, пока все сидели по своим норам, Иван гулял по острову в сопровождении попугая, который квакал ему на ухо. Остров был девственно чист, как и положено в период застоя. Застояться может только «человек разумный», а без него природа развивается прекрасно во все стороны.

Воздух был чист, лягушки квакали, попугай им вторил, травка зеленела, море билось о скалистые берега острова и ласкало его песчаные берега.

Вдруг

попугай забеспокоился, слетел с Ваниного плеча и уселся на что-то белеющее среди зелёной травы. Попка вцепился всеми лапами в свою находку и поднял невообразимый крик: «Демо-ква, Демо-ква». Иван еле-еле отобрал находку у попки. Находка оказалась записной книжкой, довольно хорошо сохранившейся и даже с именной принадлежностью. На бело-жёлтой обложке размашисто было написано О. Бендер [16], а чуть ниже, Стенограммы заседаний – 190_г..

Иван что-то такое слышал, но забыл где и когда. Он открыл записную книжку и стал читать:

Заседание № 1

Председатель: Остап Сулейман Бента Мария Бендер

Господа присяжные заседатели: Паниковский, Балаганов, Тихон, Ипполит Матвеевич Приглашённые: Александр Яковлевич, Отец Фёдор и др. жулики – тяжёлое наследие царского режима.

Повестка дня – застой в рядах…, дальше страница была порвано попугаем.

…Паниковский высказал мысль, что новая власть обречена на застой, стагнацию и т. д., так как убрав городового с перекрёстка, учредила ГПУ [17] и решила передать всю власть народу.

Он вопрошал, обращаясь к Балаганову: «Шура, на что я буду завтра жить? Шура, кто завтра будет работать, если всю власть отдадут народу? Шура, к кому в карман я смогу залезть? На что станет жить бедный Паниковский?».

Ипполит Матвеевич, этот гигант мысли, отец русской демократии, согласно кивал.

Балаганов, похоже, так же не считает себя народом. Он даже заплакал, жалея Паниковского, и оставил на своём грязном лице следы чистых слёз.

Я спасу ситуацию. О Рио….

Иван испытал предвкушение тайны. Он знал, что в стране опыта, его стране, его, Ивана, коренного жителя, все считают дураком.

Он даже привык быть дураком. Иногда, правда, брал дубину и начинал вышибать «дух» из всех подряд, меняя мировоззрение целых народов и их взгляд на свои персоны. Тогда все дружно начинали говорить о величии Ивана и даже ставить часовенки, церквушки, памятники ему и зажигать вечные огни. Но дураком Ваня был только с виду. Да и как ему было не прикидываться дураком, если Иван любил всё, кроме денег. С деньгами у Вани были не лады. Ваня, сколько не старался, так и не смог понять, Что с ними делать? и Кто виноват в том, что их нет? Все вокруг него деньги куда-то вкладывали, откладывали, копили, а он их пропивал. Хотя было, чего лукавить, одно ответвление семени Ивана – старообрядное, которое старалось быть тверёзым, но и те не столько копили, сколько страдали. Да и как тут не страдать. Накопишь деньжат, зароешь их в огороде, а тут, трах-бах, денежная реформа. Остальные же жители в стране опыта любили деньги и не любили Ивана.

Но

Иван был не так уж и глуп, чтобы не понимать этого, и не так свят, чтобы обходиться одной дубиной. От большой тоски, вызванной непониманием всеми его, Ивана, души, он придумывал разные финансовые схемы «на троих». Схемы эти периодически делали всю страну опыта не только нищей, где все были равны, но и давали редкую возможность всё начать сначала. Иван был очень даже общественный человек, любил гостей, поэтому и аргументация своих поступков у него была «железной»: «Нужду легко делить на любое количество людей, а богатство трудно делиться даже на двоих».

И ещё он признавал только богатство души, а деньги всегда связывал с нуждой.

Ваню смутила в записной книжке О Бендера, запись «застой». А Ивана интересовало начало. Начало, где же начало всего?

Иван, побывав в отпуске, порассуждав на трезвую и пьяную голову, понял, что всё, что они нарыли на острове, относится к ХХ веку, и он помнил что ХХ век венчал застой. Демократия, диктатура и переходный период «обломились» об этот застой и породили перестройку. Но, как выходило из записей О. Бендера, застой был вначале.

Ваня растолкал Монаха, который после удара молнии постоянно дремал.

– Хватит спать. Родина в опасности.

Монах: «А, это ты. Какие вы все чумные возвращаетесь из страны опыта, какие дикие».

Ваня: «Тебя бы туда».

Монах: «Прошло, теперь спокоен».

Ваня: «Тут вот что. Попугай нашёл записную книжку, хочу тебя спросить…».

Монах: «А что попугай?».

Иван: «Попка орал: «Демо – ква», – и не хотел мне её отдавать.

Попка ужасно обрадовался пробуждению Монаха, а ещё более тому, что его вспомнили, и опять забубнил: «Демо – ква, Демо – ква».

Монах: «Покажи книжку».

Иван отдал книжку Монаху.

Монах: «Я такую книжку видел у Демонкрата, но он ничего не теряет, только подбрасывает. Ты её прочитал?»

Иван: «Только одну страничку и хочу спросить, что мы тут ищем начало или конец? Эта книжка началась с застоя, но мы застоем (Ваня посмотрел на флаг, развивающийся на башне), вроде как заканчиваем.

Монах: «Читай дальше. У Скульптора свой отсчёт».

Монах опять задремал, и снились ему вороны толи на руинах акрополя, толи на руинах английского замка. Словом, снились ему руины и вороны, а может быть каркающие вороны.

Глава четырнадцатая. Остров странности

Хочу напомнить начало этой повести. Напомнить на правах автора, в некотором роде конечно. По крайней мере писал сам, и по клавишам компьютерной клавиатуры тоже стучал сам, имею полное право напомнить.

Помните Пирата и его знаменитое: «Ну, ну», – или Попугая и его: «Пиастры, Пиастры, Демократия, Демократия»?

Кто много читает, тот, наверное, меня уже одёрнул, заявив, что не было такого у Роберта Льюиса Стивенсона. Кто знает? Если мы там с вами и были, то всё равно забыли, а вот Пират был. Он есть и будет, как есть и Попугай. Так вот, на этом острове герои разных времён и эпох, которых на Земле принято считать лишь героями литературных произведений, оживали самым необыкновенным образом. Жили они самостоятельно и запросто могли принимать лики своих авторов. Островитяне могли видеть Пирата, а могли видеть и Стивенсона, смотря от своего желания и умения.