Скверна

Малицкий Сергей Вацлавович

– Но почему кое-кто посерьезнее пришел к моему дяде? – прошипела Кама.

– Потому что в нем течет кровь бывших королей Фаонтса! – ответила Эсокса. – Того Фаонтса, наследницей которого стала Даккита. Так же, как в тебе. Все корни должны быть вырваны. Все ради одного Фамеса. Впрочем, я не уверена, что и он будет устраивать их долго…

– Их? – не поняла Кама.

– Ты умеешь драться вслепую? – отмахнулась от ее вопроса Эсокса.

– Вслепую? – повторила в недоумении Кама.

– Схватка в замковом закутке, – коротко бросила уже полузабытые Камой слова Эсокса и задернула оконце занавеской. – Только не говори мне, что Сор Сойга не учил тебя этому.

«Учил», –

подумала Кама и тут же беззвучно упала на руки, умудрившись не зазвенеть мечом, и откатилась в угол, к стене, где замерла, приготовив не только меч, но и нож.

– Моя дверь, – прошелестела Глеба, и почти в то же мгновение на крыше послышались шаги. Или не шаги? Что-то невесомое коснулось чуть наклоненной крыши даккитского домика, словно осенние листья прилетели с клена через дорогу. Один шаг, второй, третий. Чем они покрывают крыши на своих домах? Камышом или соломой? Для чего-то тяжелого слишком редки жерди и слабы доски, перестилающие их. Почему Кама не пригляделась к потолку, пока слушала Эсоксу… И почему крыша выдерживает воина наверху? Почему она не рушится? Почему она почти не скрипит?

Чужак не провалился. Он прыгнул внутрь домика, проломив крышу и доски и точно пройдя между жердями, и в луче света Кама успела разглядеть, что он не даку и не дакит, а обычный, чуть смуглый мужчина, в руке у которого странный короткий меч и маленький, почти детский самострел. Его меч разрезал темноту над головой Камы, а стрела из его самострела полетела в Глебу, которая замерла с мечом напротив двери, потому что именно в дверь ворвался второй чужак. Глеба оказалась между врагами.

Она не упала. Стрела совершенно точно вонзилась ей в спину, но она не упала. Она даже взмахнула мечом, преграждая дорогу второму чужаку, и простояла на ногах еще половину секунды, которая и спасла и Каму, и Эсоксу. Еще лежа, Кама метнула из-под Глебы нож в чужака у двери, а тот чужак, что уже блеснул клинком, чтобы сразить Эсоксу, вдруг замер, пошатнулся и упал на колени. Клинок Эсоксы, которая точно так же замерла у пола под окном, рассек ему ноги, а клинок Камы вслед за этим перерубил гортань. Второй чужак хрипел, пытаясь зажать кровь, бьющую из горла, пронзенного ножом. Вся схватка не заняла и секунды.

– Глеба! – бросилась к няне Эсокса.

Короткая стальная стрела торчала у нее из спины. Эсокса подхватила няню, осторожно перевернула ее, обнаружила вторую стрелу, которая пронзила сердце женщины, и успела поймать ее улыбку и короткие слова, слетевшие с губ:

– Будь умницей…

Эсокса опустила Глебу на пол, обернулась к порубленному мертвецу, рванула рукав на его куртке, осмотрела руку. Рванула рукав на другой руке, вывернула ее и показала Каме два выжженных круга один в другом.

– Воины Храма Света, – в ужасе прошептала Кама.

– Быстро, – чужим голосом, с помертвевшим лицом произнесла Эсокса. – У нас несколько минут, не больше, чтобы убраться отсюда. И вряд ли больше часа, чтобы остаться в живых.

Она наклонилась, поцеловала Глебу в лоб, закрыла ей глаза, а потом вытащила из все того же сундука два мешка, бросила в них самострелы, обыскала тела чужаков, вытащила какие-то ярлыки, осторожно сняла мешок с плеч Глебы.

– Прощай, – сказала и кивнула Каме: – Пошли. Заглянем к твоему дяде. Насколько я читала в трактатах, воины Света идут убивать по двое.

Улица оставалась все такой же тихой и пустынной, и в какое-то мгновение Каме показалось, что и остальные дома на ней полны мертвецами или живыми, которым суждено умереть. Дядя Камы, которого она

никогда не видела живым, был мертв. Он оказался высоким, видно, оставалось что-то в нем от этлу, крепким, но седым и изможденным, словно смерть от чужого ножа почти совпала со смертью от усталости жить. Обстановка его домика была строгой и скудной, зато оружия на стенах было предостаточно, но ничто не заинтересовало ни Каму, ни Эсоксу. Зато их заинтересовали те самые стражники, которые, присыпанные мертвой травой, но уже издавая запах тлена, лежали рядом с дядей Камы. Один из них умер не сразу. Его пытали. Но, судя по тому, что пальцев на руке у него было отрезано только два, рассказал он то, что требовалось, почти сразу. Тут же лежали ярлыки убийц. Они были кирумскими, но на них стояли ардуусские отметки.

– Вот и все, – произнесла Эсокса. – Великая и сильная Даккита развеивается, как утренний туман.

– Куда теперь? – спросила Кама.

– Куда-нибудь, но прочь из ущелья Истен-Баба, – процедила сквозь стиснутые зубы Эсокса.

– Авункулус! – вдруг послышался старческий голос с улицы. – Ты куда пропал? Я уже заждался тебя! Пора уходить! Мы же говорили с тобой об этом! Где ты, демон тебя раздери, этлу-недоросток? Я вижу, калитка твоя не заперта!

– Хаустус! – выскочила на улицу Эсокса и осеклась. Перед оградой дома Авункулуса стояла подвода, запряженная двумя мулами, на облучке которой сидела сухая и сморщенная старуха с крючковатым носом. Увидев Эсоксу, старуха помрачнела и сдвинула платок, обнажив лысину старика.

– Что с ним? – спросил Хаустус.

– Он мертв, – произнесла Эсокса и взяла за руку Каму. – Воины Света были здесь.

– Как мертв? – оторопел старик, отвернулся, секунду тер щеки, потом зыркнул покрасневшими глазами. – Совсем?

– Совсем, – кивнула Эсокса и подтолкнула вперед Каму. – Это племянница твоего приятеля, Хаустус. Меня ты не забыл, надеюсь?

– Ты, значит, все-таки жива? – без всякой радости заметил старик, снова обращаясь в старуху. – То-то я удивился, когда узнал о твоей смерти. Не могли они так легко отделаться от самой пронырливой дакитки из тех, что я встречал. Не скажу, что я не рад, но… Садитесь на подводу. Мечи, мешки прячьте в соломе под кожами. Нужно уходить из города, пусть даже некуда, но нужно уходить. С Авункулусом у нас все было решено, но с вами…

Старик щелкнул кнутом, и животные неожиданно резво потянули подводу вниз по улице. Колеса загремели по булыжной мостовой.

– Как же нам теперь пройти через ворота? – вслух размышлял старик. – У меня ярлык есть, я теперь вроде как сумасшедшая торговка всяким гнильем, даже купчая есть на эти шкуры из Кармы, а с вами-то как?

– У нас несколько ярлыков, – мрачно ответила Эсокса, заталкивая мешки в солому. – Можем предстать кирумскими стражниками, можем стражами Храма Света из Иалпиргаха, я вот взяла еще ярлык у своей няни. Он, кстати, с отметками Кармы. Со старыми, правда, ее родни там не осталось.

– А ты? – повернулся к Каме Хаустус. – Что-то с тобой не так… Ну ладно, рассматривать будем позже. Не похожа ты на Авункулуса Этли. Да и что за племянница? Была у него одна… нет, две. Где-то далеко. За Ардуусом. И, кстати, обе королевские дочки!

– Осталась одна, – прошептала Кама, глядя, как подвода минует домишки, ничем не отличающиеся от дома ее дяди. – Но у меня есть ярлык на имя Пасбы Сойга. И еще что-то… Ключики для паломников в Иалпиргах. Целая горсть.

– Вот ведь тебя угораздило, – побледнел Хаустус. – Откуда эта пакость? Сто лет не слышал об этих поганых ключах? Кто их раздает-то? Не может же быть!