Скверна
Шрифт:
– Понятно, – кивнул Касасам. – Кто-то может забиться в нору, а кому-то покой только в синем небе… Тем более что здесь никакая нора не спасет.
– Что здесь происходит? – спросила Эсокса.
– Где здесь? – переспросил Касасам.
– В Карме, в Лускисе, во всей Эрсет! – перечислила Эсокса. – Да и в Дакките теперь…
– Пока ничего, – медленно произнес Касасам. – Но скоро, лет через пять или через семь, случится беда.
– Через пять? – не поняла Кама. – А разве теперь…
– Теперь она набухает и прорастает, – пробормотал Касасам и вдруг действительно стал похожим на зверя, на утомленного, загнанного в угол зверя. – Ужасом всех овеяло этой весной, когда, по слухам, должны были вернуться камни Митуту. И мы почувствовали это так, словно в воздухе появился запах
– А если он и в самом деле горевал? – подала голос Эсокса. – Года четыре назад мой отец принимал его. Я видела Балзарга. Он показался мне… милым.
– Не тебе одной, – ответил Касасам. – Он был и тут, в Лулкисе. Очаровал всех. И в Карме. И в Гросбе. И в Нанбе. Еще четыре года назад. И всюду за ним шла толпа балахонников. Белых балахонников.
– Разве в Эрсет нет ни одного храма Энки? – спросила Кама.
– Были, – кивнул Касасам. – Теперь их нет. Какие-то неприятности обрушились на служителей прежних храмов. Мало кто остался в живых, а из тех, кто выжил, мало кто остался в Эрсет. Белые всюду. Сладость из их уст такова, что можно слушать и пить отвар диких яблок, не добавляя в него мед. К тому же все меняется. Вроде бы совсем недавно я слышал проповеди, что мы все должны искупать вину Лучезарного. Годом позже я слышал, что он за нас искупает нашу вину. А теперь уже я слышу, что, очистившись, Лучезарный должен вернуться и во славе привести атеров, руфов, лаэтов, даку и дакитов к благоденствию. И вот я спрашиваю себя, где это благоденствие? И почему оно не должно касаться каламов, тирсенов, нахоритов и всех прочих? И что я услышу еще через год? Что Лучезарный не был сброшен в бездну мира, а спустился туда для спасения заблудших? Через пять-семь лет будет большая война. Эрсет пойдет с войной на запад.
– Почему же только через пять лет? – спросила Кама.
– Чтобы сделать это наверняка, – ответил Касасам. – Сжать Анкиду в стальные тиски – с юга, с севера, с востока. Уничтожить ее. Выпотрошить и сожрать.
– Подожди! – нахмурилась Кама. – Но ведь уже сейчас идет война на севере! Свеи, анты, венты выступили против иури и против валов, наверное, пойдут и на Ардуус! Сейчас! Не через пять лет! Да и на юге, насколько я знаю, неспокойно!
– Неспокойно, – кивнул Касасам. – Сюда, правда, не доходят такие вести быстро, но так и должно быть. Когда варево варится, брызги летят задолго до его готовности. А на вашем севере, думаю, скорее всего, идет чистка.
– Чистка? – не поняла Кама.
– Свеи, венты, анты – самая дикая часть народов, – кивнул Касасам. – Не знаю уж, как и что у них устроено, но мы тут полнимся другими слухами. Даку, которые вели корабли рабов через земли антов, отставили все дальние походы и выкупают свежую добычу у северян. Выкупают и сулят разбойникам скорую погибель. Увидишь, когда Ардуус переможет северян, если, конечно, на это хватит ума и силы у ваших правителей, то великое воинство двинется северным путем. И южным, в котором сейчас бурлит дикая накипь. И восточным – через потерянную тобой, Эсокса, Даккиту и Раппу, которую не удалось взять полторы тысячи лет назад.
– Но почему?! – воскликнула Кама.
– Потому что все, затеянное Лучезарным, должно быть исполнено, – мертвенным голосом произнес Касасам. – Потому что только так он может быть возвращен в силе и яви. И чем больше крови прольется за эти годы, тем больше силы и яви снизойдет на него.
Комната
– Видели рабов, которых гнали к Иалпиргаху? – уронил тяжелые слова Касасам. – Их отправляют в Донасдогама, чтобы разбирать завалы, открывать вход в подземелье. Лет за пять или чуть больше управятся, увидите. Хотя колдуны из Ордена Тьмы уже теперь ведут особое колдовство, пытаются прорваться внутрь магией, ощупать да оживить спящую в подземельях скверну. Не знаю, что у них получается, но ходят слухи, что появились новые мурсу. Более им взяться неоткуда. А рабы дробят камни. Убиваются на непосильной работе, но умереть им не дают. Еле живых их грузят на подводы и отправляют в Иалпиргах. И там их приносят в жертву на алтаре Храма Света. Прочему я не очень верю, но слухи ходят… Те ключики, которыми вы хвастали у дозора, они ведь не для паломников. Они для тех, кто станет ядром смертельного войска. Для тех, кто должен будет наводить ужас на врага. Так вот, их кормят человечиной.
И снова тишина прервала разговор. Даже пальцы Эсоксы замерли.
– И что же этот Балзарг? – спросила наконец Кама.
– Забавляется властью, – засмеялся Касасам. – Клянется в вечной дружбе соседям. Одаривает их золотом, рабами, усиливает их дружины. А они словно и не замечают, что дружины уже не их. Какой-то морок над всеми. Нет, король Гросба, что возле долины этлу, кажется, упирался, но потом вдруг уколол палец о шип розы и скончался в один день. Наверное, зараза какая-то попала в кровь. Так что все рады. И Даккита тоже будет рада. Пока что упирается Руфа, да в стороне остались Талхо и Лас, но и их черед придет. Просто они малолюдны и труднодоступны. Только ведь дело в том, что Балзарг сам игрушка. Придет время, и он лопнет, словно упавший на камень каштан. И миру явится кто-то, кто поведет эту орду на восток.
– Лучезарный, – прошептала, почти прошипела Эсокса.
– Нет, – мотнул головой Касасам. – Его наместник. Предтеча. Кто-то из Храма Света. Или еще кто. Вененум, может быть. Я не видел его, он редко выбирается из Иалпиргаха. Кажется, был на коронации Балзарга. Так вот, говорят, что на вид нет добрее человека, чем предстоятель Храма Света. Но его взгляд, доброта из которого льется широким потоком, вымораживает что-то внутри у всякого.
– Не верю, – отчеканила Кама. – Не верю, что можно вернуть Лучезарного!
– И я не верю, – прошептал Касасам. – И в то, о чем вы рассказали и о чем шушукаются на рынке, что ходят по земле Эрсет живые мертвецы, на ходу обращаясь в тлен, тоже не верю. И в то, что можно победить Анкиду, тоже не верю. Но большинство верит. И эта их вера станет причиной большой крови. Может быть, большей, чем сумел пролить Лучезарный.
– Но если все так, – поднялась и оперлась кулаками о стол Эсокса, – если все именно так, почему ты остаешься здесь? Или тебе все равно, что будет с твоими детьми?
– Мне не все равно, – медленно проговорил Касасам. – И моим детям – не все равно. Но мой дом здесь. И я буду оставаться здесь, пока могу оставаться.
– У тебя много работы, – заметила Эсокса. – Плуги? Бороны? Лопаты? Сосуды для вина и молока? Что ты куешь?
– Наконечники для тяжелых стрел, мечи, топоры, алебарды, – хмуро произнес Касасам. – Я хороший кузнец. И я хорошо делаю свою работу. У меня заказы от тысячников Балзарга. Ближайшие несколько лет я без работы не останусь. И дети мои будут рядом со мной. Их никто не возьмет в войско. Хороший кузнец стоит дороже десяти мечников. Дороже ста мечников!
– Хорошо, – кивнула и села на табурет Эсокса.
В комнате было уже совсем темно, но Каме показалось, что в глазах ее спутницы блеснули слезы.
– Хорошо, – повторила Эсокса. – Отец мне говорил, что можно дать воину любое самое сложное задание, но нельзя давать такое задание, которое потребует от него подвига. Подвиг может быть совершен только по собственной воле.
– А разве воины, которых воевода посылает на верную смерть, не совершают подвиг? – нахмурился Касасам. – Воины, которые стоят против врага, превосходящего их силой и свирепостью, не герои?