Сквозь дым летучий
Шрифт:
«26 августа.
Господину генералу Дохтурову,
Хотя и поехал принц Вюртембергский на левый фланг, но, несмотря на то, имеете вы честь командовать всем левым крылом нашей армии и принц Вютембергский подчинен вам. Рекомендую вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению.
Кн. Г.-Кутузов».
Адъютант, взяв предписание, тотчас же ускакал.
Начальник штаба 1-й Западной армии, один из видных и опытнейших русских генералов Ермолов, вместе с начальником артиллерии той же армии Кутайсовым узнали, что солдаты батареи Раевского на левом фланге отступили. Испросив
Генерал Дохтуров по приказу Кутузова заступил на левое крыло армии, заняв место князя Багратиона.
С той минуты Дохтуров, казалось, стал еще более напорист, решителен и вездесущ. Его видели в тех местах битвы, где нависала смертельная опасность. Под генералом убили одного коня, однако он тут же пересел на другого... Но и другого коня вскоре сразил осколок ядра. А генерал, хранимый своим ангелом, остался невредим.
В самой гуще сражения он стойко отражал шквал атак неприятеля, вдохновляя личным примером солдат:
– Ни шагу назад!
Когда битва закончилась, Дохтуров перекрестился и молвил по праву:
– Пред нами дрогнул и отступил грозный враг! Воины проявили чудеса героизма! Полагаю, что Бородино осталось за нами...
Меж тем Багратиона подняли с земли, бережно положили на телегу и на лошадях отправили в первопрестольную столицу.
Доблестные защитники флешей, испив до дна горькую чашу сражения, в шесть утра 27 августа по приказу Кутузова оставили дымящиеся разрушенные укрепления и отошли к Большой Смоленской дороге...
Покинув армию, тяжело раненный Багратион продолжал думать о боевых соратниках: «В сей день... войско русское показало совершенную неустрашимость и неслыханную храбрость от генерала до солдата. Неприятель видел и узнал, что русские воины, горящие истинною к... Отечеству любовию, бесстрашно все готовы пролить кровь, защищая... Отечество. День сей пребудет и в предбудущие времена заменит редким героизмом русских воинов».
В предписании на имя дежурного князь приказал собрать списки отличившихся в боях 24–26 августа и представить их в штаб фельдмаршала Кутузова для награждения. Об этом свидетельствуют скупые строки рапорта самого П. И. Багратиона М. И. Кутузову.
«№ 745
1 сентября 1812 года Москва.
Ваша светлость были очевидным свидетелем того мужественного и неустрашимого геройства, с каковым в 24-й и 26-й день августа войска вверенной мне 2-й Западной армии до отчаяния дрались с неприятелем. Беспримерный сей подвиг, ознаменованный ранами весьма многих сподвижников, заслуживает по всей справедливости награды. Я, пользуясь властью всевысочайше присвоенного звания главнокомандующего, наградив теперь чинами и знаками отличия находившихся при мне и в глазах моих особенно отличившихся, имею честь препроводить при сем именной об них список, равно и другой таковым же, лично при мне отличившимся, награждение коих зависит от всевысочайшей воли; покорнейше прошу вашу светлость об утверждении награды мною по всей справедливости сделанной, как и о награждениях других в списке показанных, употребить ваше ходатайство у всевысочайшего престола. А как о прочих отличившихся по армии высочайше мне вверенной не мог я, за отъездом моим для излечения раны, собрать подробных сведений, то долгом поставляю покорнейше просить вашей светлости о награждении и сих сделать ваше рассмотрение.
Генерал от инфантерии Багратион».
Печаль солдат была бы неутешной, если бы кто-нибудь осмелился молвить, что уже не суждено им более увидеть своего любимого
Подбадривая друг друга в пути, солдаты, несмотря на отступление и усталость, затянули песню, сложенную здесь же у бивачного огня:
Тщетны Россам все препоны,
Уж таков судьбы закон:
Есть у нас Багратионы —
Будет бит Наполеон.
Подвиг Багратиона в Отечественной войне заключался также и в том, что когда 22 июля соединились две русские армии под древним Смоленском, порушив тем самым генеральный стратегический план Наполеона разбить их поодиночке, встал коварный вопрос: к кому из главнокомандующих перейдет начальство над ними? Причем на этот счет не было высказано никакого высочайшего повеления.
Багратион был старше Барклая-де-Толли чином и имел то прежде под своим началом. Но, ставя превыше всего на свете благо Отечества, князь отбросил личные счеты и подчинился Барклаю. Обстоятельно переговорив, полководцы расстались, довольные друг другом. То была главная победа Багратиона над самим собою, а победить самого себя, как ведомо, наитруднейшая из побед.
Князь Багратион неустанно рвался в бой, в наступление, жаждал победы и открыто высказывал недовольство нерешительностью действий командующего 1-й Западной русской армией военного министра Барклая-де-Толли. Но, к чести князя, отметим: будучи тяжело ранен, он нашел в себе силы попросить у Барклая прощения во всем, в чем был не прав перед ним, назвав его своим «благородным другом».
В разгар битвы Барклай-де-Толли послал к главнокомандующему прусского генерала Вольцогена, состоявшего три Главной квартире в качестве советника, с докладом, что наши опорные пункты в руках французов, а войска расстроены... На что Кутузов твердо и резко ответствовал: «Передайте Барклаю, что касается до сражения, то ход его известен мне самому как нельзя лучше, чем кому-либо! Неприятель отражен во всех позициях...»
Слова эти успокоили метущуюся натуру генерала Барклая.
... По распоряжению штабного начальника, бездарного и педантичного барона Бенигсена, резервы, скрытые в Утицком бору, без ведома главнокомандующего были выведены и пущены в бой. 3-й корпус пехоты генерала Тучкова 1-го, истекая кровью, отражал яростные атаки неприятеля на Семеновские укрепления, а московские ополченцы выносили раненых с поля боя и таскали к орудиям ящики с зарядами. План Кутузова был порушен, хотя он, вероятно, мог бы иметь важные и выгодные последствия.
Французы нарекли битву за Багратионовы флеши битвою генералов: ведь в обеих армиях пало много высших чинов. А русские говорили, тяжко вздыхая: «Такая была жарня и побоище, что у самого черта тряслась борода. Лес тел, а вода говорила... Однако мы не отошли со своего места ни на шаг – где начали битву, там и кончили».
Несмотря на горечь потерь и смертельные раны, солдаты русские не пали духом и порой даже шутили:
– Эй, братец, глянь-ка, ногу-то у тебя, видать, отстегнули?
– Так что ж тут такого? – кривясь от боли, отвечал раненый. – По мне даже лучше. С сего дня один только сапог чистить придется.
Г. Р. Державин сочинил в честь любимца Суворова князя Петра знаменитое четверостишие:
О, как велик На-поле-он,
И храбр, и быстр, и тверд во брани;
Но дрогнул, как простер лишь длани
К нему с штыком Бог-рати-он...
... Итак, главная битва при Бородине окончилась. Русские стяжали здесь себе бессмертную славу. Тысячи солдат и офицеров пали на поле брани, где испепеленные трава и земля на вершок пропитались кровью. На тех самых мирных полях и лугах, на которых десятки лет крестьяне Горок, Шевардина, Семеновского собирали урожаи, пели песни, устраивали шумные игрища и пасли скот... Толпы раненых брели, с одной стороны к Можайску; с другой – назад, к Валуеву.