Сквозь дым летучий
Шрифт:
Пахло селитрой, порохом, кровью.
Словно зловещая стая черных воронов, на западе сгущались темные тучи. Казалось, будто само ненастье предупреждало людей: «Довольно, хватит убивать друг друга! Опомнитесь! У вас иное предназначение на земле!»
Каждый, кто взглянул бы со стороны на израненных и контуженных русских солдат, бредущих вразброд с серыми от усталости лицами по трупам людей и коней, решил бы, что стоит французам сделать небольшое усилие и нанести удар – и армия Кутузова легла бы костьми. Но и тот, кто посмотрел бы на подавленных, истерзанных, едва передвигающих ноги,
С наступлением ночи кровопролития прекратились. Еще гремели кое-где во мраке ружейные выстрелы. Пушки нет-нет да и покрывали своими оглушительными залпами громадное сражения.
Сквозь ненастливую мглу проступал серый рассвет. Моросил дождь. Небо в рваных тучах чем-то напоминало поле недавней, еще не успевшей остыть битвы. Повсюду трупы людей и коней, лужи крови, разбитые телеги, перевернутые пушки, вырытые зарядами ямы... Сгоревшие и порушенные дома. Да и все это прежде такое покойно-величественное поле с колосящимися по берегам Колочи золотистыми нивами, среди которых грозно сверкали ряды штыков, теперь являло собою зловещее кладбище.
Глубокая ложбина у Семеновского казалась огромным гробом, куда в спешке, смятении или хмельном угаре свалили сотни мертвецов. Недавно там укрылась от картечи рота русских солдат. Но Неаполитанский король Мюрат с грохотом ворвался в село и искрошил в прах все, что подвернулось живого под его саблю. Все рушилось, гибло и испускало дух там, где проскакал со своею вихревой конницей этот зачумленный наместник смерти.
С рассветом чуть живые французы отправились в окрестности искать провиант. Солдаты на носилках таскали раненых в Колоцкий монастырь, находившийся близ поля битвы, размещали их в чудом уцелевших домах. Мест для всех калеченных не хватало. Доктора оказывали помощь страждующим.
Утром к разрушенным Семеновским высотам, флешам Багратиона, молча прошествовал во главе своей свиты Наполеон. Небольшого роста, голубоглазый, в сером сюртуке и низко надвинутой на лоб треуголке, с презрительно-самодовольной улыбкой, укоренившейся от привычки властвовать над людьми, он внимательно осмотрел высокую насыпь с былым укреплением. Качнув головой, усмехнулся:
– И это все, что осталось от флешей?
– Да, ваше величество, вся громадная площадь, где были земляные укрепления, чертовски изрыта и перепахана снарядами. По всей видимости, теперь настала пора действовать старой гвардии, – осмелился предложить маршал Ней.
– Что? Что ты сказал? – Бонапарт страшно разгневался. – Старой гвардии? Я не намерен истребить мою гордость, мою опору, мою гвардию! За восемьсот лье от Парижа, в преддверии Москвы, только безумец жертвует последним резервом... Следует признать, эта страшная по кровопролитию битва, которой мы так долго и горячо желали, вовсе не согласуется с моею первоначальною целью. Я предполагал дать сражение в Литве, сражение решительное и победоносное. Русские же приняли бой гораздо далее. Они не оставили мне
От цепкого взгляда императора не ускользнул лежащий поодаль молодой драгунский офицер с кудрявой взлохмаченной шевелюрой, восковым лицом и черными бакенбардами. Его кивер с конским хвостом валялся рядом, у офицера не было сил поднять его после тяжелого ранения в живот.
Драгун корчился от боли, стонал и молил Всевышнего о помощи.
Решив хоть как-то ободрить офицера, часы которого были уже сочтены, Наполеон остановился и громко спросил:
– Давно на службе?
– С восемьсот пятого... – чуть слышно пробормотал офицер.
– Кто командующий?
– Маршал Мюрат...
– Немедля в лазарет!
Высоко держа голову, император прошествовал далее, не оборачиваясь:
– Много ль взято в плен?
– Нет, ваше величество... Мало...
– Почему так? – вспыхнул император. – Неужели русские предпочли смерть пленению?
– Да, русские фанатики предпочитают смерть... – отвечал маршал Ней. – Русские упрямы, они умирают, но не сдаются. Я сам тому свидетель: на пространстве одного квадратного лье нет такого места, которое не было бы покрыто трупами...
Император поморщился и сердито глянул на маршала. Он подошел к двум раненым в бою пленным офицерам.
– Русские офицеры? – Наполеон осмотрел их с ног до головы.
– Да, – прозвучало в ответ.
В эти минуты к императору приблизился генерал и рассказал ему о том, при каких обстоятельствах их пленили.
– Мне сейчас доложили о вашем подвиге, – обратился к офицерам Наполеон. – Я уважаю смелых врагов и дарую вам свободу. Но при одном непременном условии! – возвысил он голос. – Если вы дадите мне слово, что не поднимете оружия против моих воинов. Даете слово?
– Нет! – в один голос сказали офицеры.
– Почему нет? – нахмурил брови Наполеон.
– Давши слово, надо его выполнять. А я и мой друг не сможем этого сделать, – твердо ответил один офицер.
– Вот как? – вскрикнул не ожидавший такой дерзости Бонапарт и поскорее отошел от них. – В таком случае вас ожидает дальний путь под конвоем во Францию!
– Ничего! Мы сокрушим и уничтожим этот непокорный народ! Мы подпишем ему приговор на развалинах Москвы! – в гневе сказал маршалу Нею император. Не глядя под ноги, он сделал шаг в сторону и внезапно споткнулся о распростертое на земле недвижное тело русского солдата-богатыря. Бонапарт едва не упал, но адъютант вовремя поддержал его.
Повелитель Европы выругался и стал размышлять: «По коду войны нам, надлежит помнить не только победы – Аустерлиц, Фридлянд, Витебск, Смоленск, но и это дьявольское Бородино! С этого рокового дня, лишившего меня сна, покоя и большей части армии, я вынужден буду изменить тактику и стратегию. Из пятидесяти сражений, данных мной, в битве под Москвой высказано наиболее доблести и одержан наименьший успех. Русские стяжали здесь право быть непобедимыми».
Да, «сия победа» была молчалива и печальна. Никто из приближенных не осмелился сказать императору слово лести.