Сквозь тайгу
Шрифт:
Как бы в подтверждение его слов, Мулинка потянулся и застонал. Хутунка разбудил его. Мулинка открыл глаза, что-то пробормотал, потом повернулся на другой бок и снова уснул. Время шло, а мы втроем все сидели и тихо разговаривали между собой. Такие бессонные ночи у огня в глухой тайге в дружеской беседе с человеком, к которому питаешь искреннюю симпатию и которого не видел много лет, всегда полны неизъяснимой прелести. Это лучшие страницы моих путевых дневников.
— Наши орочи теперь совсем трудно живи, — сказал Савушка. — Двенадцать года назад шибко большая вода была, — продолжал он, — тогда много людей погибло.
В это наводнение попал и Хутунка. Он жил тогда около устья реки Бяпали, а юрта Савушки была на Чжакумэ. Я кое-что слышал об этом наводнении и просил обоих моих собеседников
Лето 1915 года было очень ненастное. Дожди шли все время с большим постоянством. Один раз очень сильный ливень длился подряд двое суток. Он не позволял женщинам и детям выходить из жилищ. Опасаясь, как бы водой не унесло лодки, орочи вытащили их подальше на берег и поставили на катки. В течение одних суток они должны были шесть раз опрокидывать их и выливать дождевую воду. К вечеру второго дня вдруг сверху вода пришла валом и сразу затопила все берега. Подхватив в лесу валежник, она понесла его вниз по реке. Чем дальше, тем плавник увеличивался в размерах и в конце концов превратился в лавину, обладающую такой же разрушительной силой, как и ледоход. Эта лавина шла по долине и своим напором ломала живой лес. Орочи бросились к лодкам, но уже не могли добраться до возвышенного края долины. Все лодки были раздавлены плавником. Первыми погибли женщины и дети. Мужчины взбирались на бурелом, но деревья сталкивались между собой и калечили людей, которые тут же тонули под ними. Савушка спасся, но он совершенно был лишен возможности подать помощь своим родным, которые гибли у него на глазах. Это страшное наводнение во многих местах долины реки Копи совершенно уничтожило лес. Теперь на месте его стоит пяти-, десятилетний лиственничный молодняк.
Старик умолк и погрузился в грустные воспоминания.
В это время в воздухе опять пронеслось какое-то беспокойство. Должно быть, лиса поймала зайца или росомаха схватила кабаргу. Мы вышли из юрты. Луна уже совсем снизилась к лесу. Сквозь туман, поднявшийся от воды, чуть виднелся противоположный берег. Кругом стояла торжественная тишина. Листья кустарников и трава, смоченная росой, были совершенно неподвижны. Голубой сумрак еще окутывал землю, но уже неуловимо в воздухе и где-то па небе чувствовалось приближение зари.
Савушка утомился. Мы вернулись в юрту, поправили огонь и легли спать.
На другое утро я встал позже всех. Мои спутники были уже на ногах. Я поспешно оделся и вышел на свежий воздух» Сквозь туман чуть-чуть виднелись скалистые сопки и деревья на другом берегу реки. Можно было опять ожидать дождя. Но вот взошло солнце. Туман пришел в движение; большие клубы его, серые, как грязная вата, потянулись к востоку, цепляясь за прибрежные кусты. Кое-где появились просветы.
Около лодок возились орочи. Они осматривали их, что-то заколачивали и приготовляли новые шесты. Часам к восьми утра погода разгулялась. Тогда мы спустили лодки на воду и поплыли вверх по реке Копи. В истоках она слагается из двух речек одинаковой величины. По правой, Чжоодэ, будет перевал на реке Даагды (приток Самарги), а по левой — в верхний Анюй, впадающий в Амур ниже Хабаровска. Близ слияния обеих упомянутых речек находится скала Кангэй, о которой говорилось выше, затем справа одна только небольшая горная речка Талеучи, а слева притоки Булунге, Дю и Иггу. По последней нам надлежало идти к Сихотэ-Алиню.
В долине реки Копи основную массу лесной растительности составляет все та же лиственница с подлесьем из багульника. Кое-где одиночными экземплярами встречается маньчжурский ясень со светло-серой корой, покрытой правильными продольными трещинами. Он растет по уремам в сообществе с бальзамическим тополем, из которого туземцы долбят свои лодки. Здесь также, по словам туземцев, изредка встречается корейский кедр — большое стройное дерево с ветвями, поднимающимися кверху и как бы срезанными на одной высоте, вследствие чего вершина его кажется тупой. Все это были представители маньчжурской флоры, проникшие сюда с юга вдоль берега моря и с запада через Сихотэ-Алинь.
Река Иггу впадает в Копи недалеко от Иоли. К полудню мы дошли до ее устья и здесь сделали большой привал. Орочи принялись варить чай, а Савушка пошел
Последний хариус был несколько больших размеров, со вздутым животом, без грудных и брюшных плавников. Когда я взял его в руки, он издал какой-то звук, похожий на скрипение. Уродливая рыба сильнее других билась на берегу. Она широко раскрывала жабры и хватала ртом воздух. Савушка наклонился, чтобы поближе рассмотреть странного хариуса, но он вдруг подпрыгнул так высоко, что задел его хвостом по лицу. Это рассердило старика. Он отшвырнул рыбу ногой и, ворча что-то себе под нос, отошел к воде и снова принялся за ловлю; но рыба больше не клевала, словно кто прогнал ее отсюда. Савушка поставил неудачу дальнейшего лова в связь с уродливым хариусом и считал его всему виновником. Когда потрошили рыб, в желудке голобрюхого хариуса оказались две ящерицы: одна целая, недавно проглоченная, другая частично переваренная.
Отдохнув немного, мы продолжали наше плавание по реке Иггу дальше и на второй день пути дошли до притока ее Гаду, впадающего с левой стороны. Здесь Иггу разбилась на несколько рукавов, забитых плавником. Это обстоятельство заставило нас рано встать на бивак.
Орочи с топорами в руках пошли разбирать завалы бурелома, а я, Савушка и А. И. Кардаков решили подняться на одну из ближайших сопок, чтобы с вершины ее посмотреть на долину реки Иггу.
Сначала мы шли по хвойному лесу, состоящему из лиственницы, ели и пихты. Чем выше, тем качество их становилось хуже; они были меньше размерами, ниже ростом и имели отмершие вершины. Мы придерживались тропы, протоптанной сохатыми, но самих животных видеть не удалось. Вершина сопки была округло-плоская, поросшая кедровым сланцем, толстые ветви которого действительно стелются по земле, образуя труднопроходимые заросли. Рядом с ним около камней приютились даурский рододендрон с мелкими зимующими кожистыми листьями, а на сырых местах — багульник лежачий с белым соцветием и вечнозелеными кожистыми листьями, издающими сильный смолистый запах. Мы выбрали место, откуда можно было видеть долину Иггу, и сели на камни.
За труды, понесенные при восхождении на сопку, мы были вознаграждены красивой горной панорамой. Река Иггу имеет общее направление с северо-запада к юго-востоку и в проекции имеет вид растянутой латинской буквы S. Перед нами была древняя горная страна, сильно размытая. Высокие куполообразные сопки, словно гигантские окаменевшие волны, толпились со всех сторон. Некоторые из них выходили в долину с мысами. Ближние сопки видны были отчетливо ясно, а дальние тонули в туманно-синей мгле, несколько смягчавшей суровую красоту предгорий Сихотэ-Алиня. Солнце уже прошло большую часть своего пути по небу. Лучи его падали на землю под острым углом, вследствие чего одни склоны гор были ярко освещены, а другие находились в тени.
А. И. Кардаков сфотографировал несколько видов и пошел на бивак. На обратном пути мы с Савушкой как-то сбились со зверовой тропы и попали в хвойно-смешанный лес со значительной примесью каменной березы. Стволы деревьев были старые, дуплистые. Обыкновенно древесина в них сгнивает раньше коры. Некоторые рухлянки чуть только держались на корнях. При небольшом давлении на них рукой они тотчас падали на землю. Много таких берестяных футляров валялось по склону горы. Савушке это не понравилось.