А тогда была девочка —синеглазка, кокеточка.Ну, такая хрусталинка!Лотерейный билетик…Все мечтал, все надеялся,а мелькнула ракетою.Отчего ж мы устали так,не постигшие лета?А потом была женщина —безусловная, жаркая.Было губ полнолуние,осязание взгляда…Как же мог я не сжечь себя,разве кто-то бежал, как я,и искал ново-лучшегокозырного расклада?И потом были женщины —не чужие, не жадные,годы взявшие ласковои легко, и нелепо.Словно были завещаны,от любви и от жалости,ими: той синеглазкою;той –
сгоревшей до пепла.
Теннисный мяч
Пускай найдет меня «Hawk-Eye»прищуром поднебесной слежки.За линией лежу я лежнем;в игру меня не вовлекай.Я налетался. Видишь? – Лыс…И ворса нет уже, и форса.И мне за линией – комфортно:не нужен верх, не страшен низ.Но я боюсь душевных струн,в тебе натянутых столь звонко.Ведь ты пошлешь меня вразгонку,пока я сердце не сотру.Пошлешь-пошлешь… Без лишних слов,как только новый сет начнется,как только счастье улыбнетсяв игре, где «ноль» зовется «love».
«Я прощаюсь с тобой…»
Я прощаюсь с тобой.Мы созрели уже для разлуки.Так же мог и другойцеловать твои плавные руки,так же мог и другойплыть за ставнями глаз твоих смеженных…А была ли любовь?Может… Как отражение нежности.Я прощаюсь с тобой.Ты стареешь, как солнышко за полдень.Где-то будет отбой —ищешь теплую горку на Западе.Обретаешь покой —чтоб размеренно все, по рассудку.Я прощаюсь с тобоймесяца, и недели, и сутки.Боль прощаний моих,долготленье печального гнева.Сто обид затаив,я смотрю на вечернее небо.Нету солнца – ушло,так и быть – проживу со свечою.Хитрой мошкою ложьоблетит стороной – горячо ей.
«А мы с тобой построим пропасть…»
А мы с тобой построим пропастьпутем подрыва наших душ.Ты слышишь: нарастает рокот.А мысли, чувствуя беду,уносятся аж в послезавтра,туда, где нас, возможно, нет,туда, где могут оказатьсялишь заблудившийся сонети отзвук необычной рифмы.В ней тот же рокот…Как вулкан,родивший остров Тенерифе,благословив: живи пока.Тот остров Isla del Inferno —оттуда-де дорога в ад.И там недешевы таверны,и вкус вина дороговат.Мы неминуемо заплатим —хоть эта лепта нелегка —за краткий звук в твоей сонатена рифму моего стиха.
Заполярные времена
Весна
Еще природой не расписантоскливой тундры белый лист.Но солнечных лучей рапирыв него несчетные впились.Уже испробовали почерксемьсот ветров… А лист храним,пока не проступила почвафиалками своих чернил.
Лето
Солнце кружится над тундрой.И раз в годчто землей сокрыто втуне —прорастет.Все в природе оживает,Все в цвету…А земля уже скрываетмерзлоту.
Осень
Стаи сытых гусей,приумножив потомство,тянут меридиан.Он гудит, как струна.И несет Енисейтяжело и жестокоширь воды в океан…Где замерзнет она.
Зима
Я знаю: появится краешек солнцав конце января.Куда средь «полярки» планета несется,а звезды горят?Куда, человече, и нощно, и дённопривычно творя?Багровое солнце, как новорожденный,в конце января.
Линные гуси
Этой белою ночью падал мелкий, болезненный дождь,Вяло плакал ребенок в соседней долганской яранге.В тундре линные гуси устроили гневный галдеж.Это их убивали. Но слишком жестоко и странно.Не песцы-наглецы – тем достаточно битых яиц.И не волки-гурманы, в одиночку забредшие с юга.Это
люди крушили бескрылых, беспомощных птицчеренками лопат, арматурой под пьяную ругань.Шли шеренгой, давя и гнездовья, и малых птенцов,били по головам или шеи наотмашь косили…Сотни диких гусей оставляли своих мертвецови – бегом от людей, гогоча от беды и бессилья.Сотни диких гусей… И мясца в ледниках завались…Тихо дождь отошел, стал испариной чахлых растений.И на небе таймырском три холодные солнца зажглись [4] ;настоящее – то, что одарит и светом, и тенью.Что я вспомнил об этом почти что полвека спустя?Я на Hebrew United [5] пришел на свидание к маме.Вижу: линные гуси! Здесь! И дальше они не летят;видно, сбилась у них вековечного лёта программа.Сотни диких гусей бродят серой толпой средь могил.Здесь и яйца кладут, и птенцов поднимают на крылья.Беззащитные гуси, но здесь их убить не моги —от поживы людской они смертью людскою прикрылись.Не спеша семенят, если едет на них катафалк;на людскую беду и бессилье глядят равнодушно.С новой родиной, гуси! И это – свершившийся факт.Тут спокойно, тепло, да и черви по-своему вкусны.
4
Полярный эффект трех солнц.
5
Hebrew United Cemetery – кладбище на нью-йоркском Статен-Айленде.
Мертвое море
Это Мертвое море – четвертинка слезинки Творца.Остальные три четверти – в разных морях-океанах.Отчего столь небрежно смахнул Он слезинку с лица,что так много соль-горечи выпало Обетованной?Отчего вообще закипела слеза у Него?Вдруг увидел страдания избранных Им человечков?Ну – предвидел… Как Храм разрушал легион,между делом насилуя их, убивая, калеча…Нет же – раньше: когда уводили в рабытыщи тысяч семей, словно скот, кровожадные персы…Нет же – позже: когда Торквемада забыл,что и он Галахой предназначен для скорбного пепла…Когда франк и германец, и особенно брат-славянин —всяк громил и крушил черепа иудейским младенцам.Эта соль, эта горечь. Народ этот вечно гоним,и от Мертвого моря куда ж ему бедному деться.Нет же – позже: когда шесть мильонов людейбыли втоптаны в прах, их тела сведены до утиля.Он – Творец и, конечно же, все углядел.Ну – предвидел в веках. И… слеза покатилась.Так ведь мог уберечь – сам себе поумерить печаль.И тогда на Земле, может быть, все случилось иначе.Ах, вы бросьте! Он вымыслил так изначаль…Он – Творец, а творцы, как известно, над вымыслом плачут.
Ублажи меня снегом, Декабрь
Ублажи меня снегом, Декабрь.Синим снегом меня освежи!И сугробы пусть лягут лекалом,по которому чертится жизнь.Пусть невзгоды пройдут по касательной —обожгут – и опять в никуда.Знаю-знаю, что есть обязательнозавиток под названьем Беда.Напои меня светом, Декабрь,под закуску бесплодных идей,когда я на мосточке Де Калба [6]черствой булкой кормлю лебедей.Вот беспечно плывут Шипсхэдбеем —нет мороза и снег не упал.Вопросительно выгнуты шеи,как… обрывки житейских лекал.
6
Деревянный мост XIX века, сооруженный через канал к Атлантическому океану Шипсхэдбей в Бруклине и названный в честь героя освободительной войны барона Де Калба.
Как злобно ливень лупит снег!
Как злобно ливень лупит снег!Ведь вроде оба – с поднебесья…Меж ними там различий нет.Но что-то в брате ливень бесит.Что так же бел он и пушист,хоть оба пали?.. Сам собоюстремится ливень заглушитьсамосознание изгоя.А ведь у них круговорот:водой сольются и – на небо…Там кто-то, видно, разберет:кому – в дожди, кто – станет снегом.Возможно ль падать, не ярясь,коль время выпадать в осадок?Не втаптывая чистых в грязьот невезухи, от досады?О, Каин с Авелем весны!Живу, влюблен. Но вижу это —и ощущаю боль ценыза посещение планеты.