Слабо не влюбиться?
Шрифт:
Возможно, это правильно. Разговор наедине всяко лучше, чем выяснение отношений на виду у десятков пусть дружественно настроенных, но все же посторонних людей.
Теперь, когда Соколов с Дианой исчезли из поля зрения, внимание присутствующих поровну делится между мной и Зацепиным, который все никак не может прийти в себя. Матерится, сплевывает прямо на пол и трет слегка припухшую шею.
На него глядят со смесью жалости и презрения, на меня – с нескрываемым любопытством. Ну еще бы! Ведь Соколов во всеуслышание заявил, что я и есть его информатор.
Сосредотачиваюсь взглядом на небольшую трещинке в паркете и, дабы совладать с волнением, принимаюсь ковырять ее носком. Люди в зале тоже постепенно отмирают: гробовая тишина сменяется приглушенными обсуждениями, а всеобщее оцепенение рассеивается.
Я уже всерьез раздумываю о том, как бы незаметно покинуть этот незадавшийся праздник, когда где-то, очевидно, в соседней комнате раздается звук бьющегося стекла. А следом доносится женский вопль.
Вздрагиваю и, вскинув глаза, тут же встречаюсь с не менее встревоженными взглядами других ребят. Я знаю, что мы думаем об одном и том же, и от этого еще страшнее.
Что там, черт возьми, творится?!
Трогаюсь с места и спешу в коридор. Без понятия, уместно ли будет мое вмешательство, но бездействовать дальше я не могу. Надо остановить Артёма, пока он не совершил того, о чем впоследствии будет жалеть. Я не думаю, что он поднимает на Диану руку или что-то вроде того, но… Сейчас лучше перебдеть, чем недобдеть.
Однако, едва я огибаю огромный диван, пересекающий комнату, как Соколов сам показывается в дверях. Разъяренный, разбитый, подавленный. С тяжело вздымающийся грудью и пугающе пустым взглядом.
Пробегаюсь по нему глазами и вдруг замечаю, что с руки у него капает кровь. Тягучие капли медленно и как бы нехотя срываются на пол, оставляя на нем маленькие красные пятна.
Через мгновенье за спиной парня показывается Диана. Она мертвенно бледная, но при этом кажется целой и невредимой. Шагнув к Артёму, девушка пытается ухватить его за здоровую руку, но он лишь презрительно отшатывается в сторону. Так, словно сама мысль о ее прикосновениях, ему противна.
Теперь нас с Соколовым разделяет лишь пара метров. Он смотрит на меня, а я – на него. И в точке пересечения наших взглядов после невидимого взрыва вновь рождается маленькая вселенная. Она нагревается, оживает и наполняется смыслом лишь для нас двоих.
– Что случилось? – спрашиваю я, но вместо голоса изо рта вырывается лишь слабый хрип.
Артём неопределенно дергает плечом. А потом небрежно проводит ребром пораненной ладони по джинсам, оставляя на них темный кровавый след, и еле слышно выдыхает:
– Бутылку разбил.
Зареванная Диана по-прежнему дышит ему в спину, но Соколов больше не замечает ее. Кажется, с недавних пор когда-то любимая девушка перестала для него существовать.
– Пошли отсюда, – читаю по его губам. – Прямо сейчас. Со мной.
Он шагает ко мне, протягивает руку, и я, ни секунды
Натягиваем куртки, обуваемся и выходим на вечернюю прохладу. За все это время мы не обмолвились ни словом, но я и так знаю, что больше мы сюда не вернемся.
А еще знаю, что грядущая ночь будет принадлежать только нам.
Глава 49
– Надо бы рану обработать, – замечаю я, с тревогой поглядывая на Тёмкину рассеченную ладонь.
Кровь уже не течет, но порез все равно выглядит жутковато.
– Да забей, – отмахивается он. – Просто царапина.
Меня так и подмывает полюбопытствовать, как, разбивая бутылку, он поранил ладонь, но я сдерживаюсь. Понимаю, что Соколов сейчас не в настроении обсуждать подробности минувшего вечера.
Мы сидим в какой-то захолустной шашлычке, которая первой попалась нам на пути, и ждем свой заказ. Соколов откинулся на спинку простого обшарпанного диванчика и смотрит в окно. Вид у него потерянный и угрюмый. Суровая складка меж бровей так и не разглаживается.
– Ты на меня злишься? – вновь нарушаю затянувшееся молчание.
– М? – вскидывает на меня непонимающий взгляд. – Нет, конечно… За что?
– За то, что рассказала, – вздыхаю. – В древности гонцам, приносившим дурную весть, отрубали голову.
Соколов усмехается, и даже морщинка на лбу на какое-то время исчезает.
– Не бойся, Вась. Те времена уже давно прошли.
Снова повисает тишина. А мне все неймется. Я понимаю, у Темы сейчас нечто вроде траура… По прошлой жизни, по разрушенным отношениям. Но ведь мы с ним год не виделись! Неужели будем сидеть друг напротив друга и молчать?
– Ну а в армии как? – снова предпринимаю попытку его разговорить. Расскажи хоть по-человечески. Сложно было?
– Что именно? – уточняет без энтузиазма.
– Да вообще все. Жить по расписанию, – припоминаю, что он служил в ВДВ и добавляю, – с парашютом прыгать.
– Поначалу непросто было, – отзывается Артём. – Особенно подъем в шесть утра и отбой в десять вечера. Но через месяц привык. Как будто так всегда и жил.
– Ну а парашют? Это страшно, да?
– Нет, десантирование мне понравилось, – друг заметно оживляется. – В самолете уже нет ни паники, ни страха. Первый – пошел, второй – пошел… Это как четко работающий механизм, понимаешь? Каждое движение на автомате. Мы же тренировались перед этим долго.
– Обалдеть, – невольно ежусь.
Я вообще-то не трусиха, но парашют – это все же для самых отчаянных.
– Купол открывается – и ты зависаешь в воздухе, – продолжает вещать Соколов. – Полет длится минуты три, но за это время ты успеваешь прийти в себя и даже посмотреть по сторонам – не летит ли кто-то тебе наперерез, развернуть парашют по ветру.
– Эмоции, наверное, бешеные?
– Да, – кивает с улыбкой. – Ощущение такое, словно ты проходишь компьютерную игру, только адреналина в разы больше.