Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
Почему сны должны быть выражением бессознательных желаний и скрытых, внутренних конфликтов?
И какой смысл скрывать от себя свои собственные цели? Как будто она один человек, когда спит, и другой – когда просыпается. Где логика?
Сны просто-напросто отражают ее мысли и фантазии. Может, в них и есть какая-то символика, но ей не кажется, что она узнает себя лучше, слишком много размышляя над тем, что они значат.
Какой идиотизм – пытаться решить реальные жизненные проблемы, толкуя свои собственные
Что, если припишешь им смысл, которого они не несут?
Интересно, что ее сны – осознанные сновидения, это она поняла после чтения одной статьи по теме. Во сне она осознает, что видит сон, и может управлять событиями.
Она фыркает: выходит, когда она мочится во сне – это каждый раз ее собственный активный выбор?
Еще забавнее то, что психологическая наука приписывает осознанные сновидения необычно высокой мозговой активности. Так, значит, она ходит под себя из-за того, что ее столь утонченный мозг развит лучше, чем у других?
Она тушит сигарету и вынимает из сумки еще одну книгу. Это обзор научных трудов по теории привязанности. Как привязанность грудного ребенка к матери накладывает отпечаток на всю его последующую жизнь.
Хотя эта книга и не входит в список литературы и к тому же ввергает ее в подавленное состояние, она не может не перечитывать ее снова и снова. Страница за страницей, глава за главой повествуют о том, чего ее лишили и от чего она отказалась сама.
Отношения с другими людьми.
Все оказалось испорчено ее матерью, уже когда она родилась. Испещренные трещинами, поросшие мхом руины, каковые являли собой ее отношения, заботливо обихаживал отец, не подпуская к ней других людей.
Она больше не улыбается.
Неужели ей не хватает отношений? Желает ли она вообще хоть кого-нибудь?
У нее нет друзей, которых ей недоставало бы, и нет друзей, которым бы недоставало ее.
Ханна и Йессика давным-давно забыты. Может, они тоже забыли ее? Забыли, что они обещали друг другу? Верность навсегда и все тогдашнее?
Но есть один человек, которого ей не хватает с тех пор, как она приехала в Данию. И это не Солес. Здесь она справляется и без Солес.
Ей не хватает пожилой женщины-психолога из больницы Накки.
Если бы она была здесь, она бы поняла: Виктория вернулась в ту гостиницу по одной причине. Чтобы пережить собственную смерть.
В то же время она начала понимать, что ей делать дальше.
Если у тебя не получилось умереть, можно стать кем-нибудь другим, и она знала, как это произойдет.
Сначала она сядет на пароход до Мальмё, потом на поезд до Стокгольма, а потом – на автобус до Тюресё, где живет та пожилая женщина.
И на этот раз она расскажет все, а именно – все, что она знает о себе самой.
Она должна это сделать.
Если Виктория Бергман
Патологоанатомическое отделение
Последний раз Иво Андрича рвало в осажденном Сараеве больше пятнадцати лет назад. После очередного рейда сербов на окраины города в составе группы добровольцев он собирал то, что осталось от десятка семей, имевших несчастье оказаться на пути эскадрона смерти.
Проработав пятнадцать минут с телом Фредрики Грюневальд, Андрич скорым шагом направился к ближайшему туалету.
Сейчас было как тогда. Ненависть, унижение, возмездие.
Возвращаясь в секционную, он пытался не думать о девочке, которую он достал из многоквартирного дома в Илидже. – Jebiga! – выругался он, открыв дверь и снова ощутив вонь от лежащего на столе тела.
Забудь про Илиджу, велел он себе и снова натянул защитную маску.
Это большая толстая женщина, а не худенькая девчушка.
Забудь ее.
Иво был не из тех, кто часто плачет, и тем более не мог понять, почему слезы льются именно сейчас.
Тыльной стороной одной руки он утирал слезы, а другой бессознательно стаскивал покрывало с обнаженного тела Фредрики Грюневальд.
Взяв блокнот и подавляя рвотный позыв, Андрич записал, что несчастная, вероятно, задохнулась, когда ей в горло затолкали собачьи экскременты.
Помимо экскрементов, во рту, дыхательных путях в носоглотке содержались следы рвоты с остатками креветок и белого вина.
“Почему я работаю со всем этим?” – подумал Иво и закрыл глаза.
Мысли невольно снова вернулись к девочке, заглянувшей в гости к кузине в Илидже.
Девочка, которую звали Антония, была его младшей дочерью.
Мыльный дворец
Линнея сидела в кресле для посетителей по ту сторону стола.
София гадала, как быстро ей удастся внушить девочке доверие.
Она показала Линнее фотографии трех рисунков.
Линнея, пять, девять и десять лет, цветные мелки.
– Это ведь ты? – спросила София, указывая на рисунки. – А это – Аннет?
Линнея явно удивилась, но ничего не ответила.
– А это, наверное, ваш знакомый? – София указала на Вигго Дюрера. – Из Сконе. Кристианстад.
Софии показалось, что девочке стало легче.
– Да, – вздохнула Линнея, – но рисунки, по-моему, плохие. Он был другой. Худее, чем на рисунке.
– Как его звали?
Линнея поколебалась и наконец шепотом ответила:
– Это Вигго Дюрер, папин адвокат.
– Не хочешь рассказать о нем?
Девочка задышала поверхностно и прерывисто, словно хватая воздух ртом.
– Вы – первая, кто догадался, что я нарисовала, – выговорила она наконец.